Николай Романов - После отбоя

— Кирилл, столяр третьего разряда. Интересуюсь, о чем речь?

Мара пояснила. Польщенный тем, что с ним советуются, Кирка одернул недавно купленный пиджак, поправил широкий галстук с выводком фазанов и неторопливо, с достоинством вымолвил:

— Я ту газету не читал, но слышал, что ребята в пивном баре о ней говорили. Хороший бар соорудили в нашем сосновом городке, по последнему слову техники: купил жетон, опустил в щелочку — и в подставленной кружке через несколько секунд янтарная влага с шапкой пены. Сунешь жетон в другой автомат — бутерброд с колбасой. Сделать бы еще такую машину, чтобы она тут же раков варила. Какое же пиво без раков?

— Что же все-таки про статью говорили, — напомнил Гена, заметив, что Мара начинает нервничать.

— Говорили так: адресом ошиблись. Чего, к примеру, меня агитировать? Ты лучше дай мне с запасом стекло, оконные переплеты, дверные блоки, распилочный материал, так я не только на сто двадцать, а на сто сорок процентов вытяну. Обратно же качество. Разве оно только от меня зависит? Везут деревянные блоки под дождем и складывают в сыром месте, без навеса. Непорядок. А так мы за перевыполнение. Кому неохота лишний раз в новый бар заглянуть?

Влетела Юля Галкина, шустрая, как синица, окинула быстрым взглядом широкий коридор, точно сфотографировала, торопливо направилась к Сахаркевич.

— Мара, обыскалась. А когда в учебный комбинат? Здравствуй, Гена! — И смутилась, кроме Гены было еще двое мужчин. Чтобы как-то сгладить неловкость, она сразу включилась в разговор: — Девчата с ума сходят…

— По ком? — подмигнув, спросил Кирка.

Юля даже не повела взглядом в его сторону, продолжала о своем.

— Прекращают занятия в учебном комбинате, чтобы влиться в армию строителей, взявших высокие обязательства по досрочному выполнению плана текущего года, — выпалила Юля длинную и не очень привычную для нее фразу.

— А может, повременить? — опросил Точкин.

— С чем?

— С прекращением учебы.

— Что он говорит, что он говорит! — обратилась Юля к Гене, ища у него защиты. — Не ожидала, комиссар, что ты поплетешься в обозе.

Борис невольно улыбнулся, его обрадовали перемены в Юле. Мог ли он предвидеть там, в эшелоне, что в застенчивой невесте, прятавшейся в купе проводницы, зреет предводитель девчат с учебного комбината? Давай, давай, Юля, критикуй, низвергай комиссара, а теперь еще и партгрупорга, он действительно не очень твердо стоит на ногах. Не убеждают его ни доводы Мары, ни Вараксина, но и своих познаний не хватает, верит аргументации Иванчишина. Хочется как-то подстегнуть время, получить побольше знаний не только специальных, технических, а и экономических, политических. Теперь много говорят о научно-технической революции, и сам Точкин не прочь щегольнуть НТР, а ведь за этими сокращенными буквами целый мир, которого он не знает. И не уверен, многие ли из тех, которые часто выстреливают их с трибун, могут сказать больше, чем просто расшифровать эти три буквы.

Юля от нетерпения и досады кусала губы. Она никогда не видела так долго молчавшей Мары и такой насмешливой полуулыбки Точкина, не выдержала, раздосадованно оказала:

— Может, я ошиблась адресом? Может, не к вам надо обращаться по таким делам, а пойти в райком комсомола?

— Иди лучше к Зине, секретарю горкома, она тебя курить научит. Баба с папиросой! Тьфу! — сплюнул Симагин.

Вошел с улицы Ваня Щедров, увидел Юлю в окружении ребят, да еще в крайнем возбуждении, взял ее за руку, попросил:

— Юля, на минуточку.

— Оставь, у нас серьезный разговор.

Ваня попытался еще раз завладеть ладошкой невесты, но та досадливо шлепнула его по руке и вновь обратилась к Маре:

— Чего ты в рот воды набрала? Как мне говорить с девчатами?

— Борис прав: девчатам надо учиться. Придет пора…

— Пришла! — резко поправила Юля. — Эх, Мара, Мара, первой подписалась в обращении, взбудоражила всех, а сейчас в кусты.

Юля направилась к выходу. Иван кинулся за ней. Кирка небрежно сунул в губы сигарету, щелкнул модной зажигалкой, но Гена Ветров не дал ему высечь огонь, подтолкнул к курительной комнате.

Боря с Марой остались одни. Но разговор не клеился.

— Боря, ты проводишь меня?

Сибирские вечера становились прохладными, влажными: и дождя нет, и остро чувствуется запах сырости. Мара поправила платочек на шее, закрыла горло, достала из сумочки перчатки — прозрачные, сетчатые, скорее для украшения, чем для тепла, приложила к губам маленький платочек со слабым запахом духов. Борису казалось, все это делалось механически, чтобы хоть чем-то заполнить молчаливую паузу.

Так оно и было. Маре не хотелось возвращаться к нелепо начатому и прерванному разговору, но тогда чем объяснить, что она пригласила Точкина? Легким флиртом? Это претило ее натуре. И тем не менее первая фраза могла быть истолкована именно так:

— Боря, мы не понимаем друг друга.

— Поточнее бы, Мара.

— Да я все о том же, о встречном, — поправилась девушка.

— Ты знаешь мое мнение.

— Мнение знаю, а тебя нет. Вот сегодня, когда ты молчал и снисходительно улыбался, мне очень хотелось разгадать твои мысли. Не разгадала. Почему ты считаешь, что я поступаю неправильно?

— Я так не считаю.

— Не считаешь и не поддерживаешь. Странная логика. Очевидно, через иронически прикрытые веки все-таки легче смотреть на мир?

— Не надо, Мара, я не хочу с тобой ссориться. Не знаю, улыбался ли я тогда, но думал вот о чем: о глубоких экономических знаниях, которые так необходимы сейчас, в век научно-технической революции. Не дождусь, когда начнем изучать эти вопросы в вечернем университете марксизма-ленинизма.

— И все-таки, Боря, даже в век научно-технической революции комсомольцы, молодежь будут нуждаться в боевых лозунгах, призывах, как наши предшественники, закладывавшие Комсомольск-на-Амуре.

Подошли к троллейбусной остановке. Мара спросила:

— Тебе не хочется проехать в город? — У нее не хватило смелости сказать: «проводить меня».

Точкин согласился.

Собрание актива задерживалось. Но ожидающие не скучали, у каждого участника находились неотложные вопросы друг к другу.

К Борису подошел заместитель управляющего трестом по снабжению Силин — рослый, грузноватый мужчина с волевым лицом, в куртке из искусственной кожи. Его походка, осанка, движения были размашисты, независимы, как у человека, чувствующего себя везде хозяином.

— Ты Точкин?

— Я Точкин.

— Ты оборвал мои телефоны?

— Я, — признался Борис.

— Где этот твой центровой баскетболист Ветров?

— Вон у окна, с бригадиром Муромцевым.

— Зови.

Борис привел Гену, представил Силину. Тот вырвал лист из фирменного блокнота с указанием организации, протянул Гене, буркнул: