Николай Романов - После отбоя

…На осенней проверке взвод подтвердил прошлогоднее звание отличного, а я все еще вглядывался в глаза подчиненных — верят ли они в чистоту моих изменившихся взглядов на жизнь, на отношение к делу, или где-то в кристалликах этих пытливых глаз все еще таится недоверие: а не конъюнктурные ли соображения, не боязнь ли за свою карьеру припугнули тебя, младший лейтенант Князев?..

Прошлое уже, а я до сих пор не могу спокойно думать о нем, комом в груди запеклись воспоминания о том времени. А накануне встречи с бывшими саперами так разволновался, что Лиза, жена, отпаивала меня валерьянкой, а ночью сидела у кровати, как около больного, успокаивала, упрашивала заснуть хоть на несколько минут, потом ругала:

— Я считала тебя серьезным, волевым человеком, а ты раскис, как плаксивая девчонка.

Ничто не помогло, ночь была мучительной, нескончаемой…

Генрих Юркин, секретарь комитета комсомола треста, со своими помощниками Борисом Точкиным и Яшей Сибиркиным долго обдумывали, как бы посолиднее провести первый солдатский форум, чтобы он не оказался последним. Где найти место для посиделок?

Облюбовали большую комнату отдыха в клубе. Теперь надо было соответственно обставить ее. Добавили столов, стульев. Нашелся и двухведерный самовар на «электротяге». Когда-то его приобрела городская чайная, но от этой чайной теперь осталась только вывеска, чай вытеснило пиво и кое-что покрепче. Хозяева без сожаления распрощались со своим пузатым чудовищем, да еще посмеялись над покупателями, не понимающими запросов современных посетителей.

…Начищенный до золотого блеска медный самовар самодовольно попыхивал на середине стола, на нем, как и полагалось, красовался дородный чайник с заваркой. Чайные приборы, бутерброды на тарелках были расставлены по краям стола.

Саперов на стройке оказалось тридцать пять человек, в том числе две женщины. Кроме того, на посиделки напросились секретари цеховых парторганизаций в порядке изучения опыта. Приглашенные, к удовольствию организаторов, собрались дружно. Пришли управляющий и секретарь парткома. Кое-кто хотел было закурить, но, увидев на столе картонный прямоугольник с надписью: «Желательно не курить», попрятали сигареты. Главный инженер завода Князев пришел с какими-то военными — подполковником и лейтенантом.

Борис умоляюще посмотрел на Генриха Четвертого. Тот поднял кустистые брови, словно напоминал о сказанном накануне: «Ты инициатор, ты и председательствуй, а начальники на сей раз побудут в роли рядовых».

Точкин попросил гостей сесть за стол. Женщины, бывшие саперы, сноровисто хозяйничали у самовара. Все оживились, первоначальная скованность прошла. Кто-то хвалил чай и доказывал, что туляки не дураки, знали, что потребно россиянам. Кто-то, поставив блюдце на растопыренные пальцы пятерни, демонстрировал, как пили чай в старину. Все действительно получалось просто, по-домашнему. Одно пугало Бориса: как начать то главное, ради чего собрались люди? Надо бы восстановить тишину, дать слово Князеву и вместе с тем не хотелось действовать по-председательски.

Борис встал, кашлянул в кулак и удивился, что собравшиеся сразу притихли, чего не произошло бы при открытии любого собрания.

— Уважаемые воины-саперы, гости! — незнакомым баритоном начал Точкин. — Мне показалось, что бывший командир саперного взвода лейтенант запаса Князев хочет рассказать нам о службе в армии, кем был, какими наградами отмечен, как ему работается здесь, что радует, что огорчает. Его, наверное, поддержат и другие. Регламента у нас нет, говорящие сами будут определять время, вопросы задавать когда и кому захочется. О чае можно не беспокоиться: выпьем один самовар — снова зарядим. Василий Романович, я угадал ваше желание?

Князев поднялся:

— Я буду говорить откровенно и обо всем, что крепко зарубилось в памяти. А чтобы никто не усомнился в искренности моих слов, пригласил свидетелей — моего бывшего командира саперного батальона подполковника Веденина и бывшего подчиненного лейтенанта Воинова, благо находятся они неподалеку, в Забайкальском военном округе.

— Служба моя в саперном батальоне сложилась плохо, наградами не отмечен, зато взысканий нахватал чуть не на всю уставную обойму…

Князев вдруг замолчал, будто у него перехватило дыхание, пропал голос, лицо стало бледным, даже голубые глаза посерели. Он крепко сжал виски ладонями, словно хотел остановить пульсирующую в них кровь, украдкой взглянул на бывших сослуживцев-офицеров и начал, как все последние дни и ночи, перелистывать страницы двухгодичного календаря своей военной службы. И удивился, что промахов, ошибок прибавилось, они обрастали все новыми удручающими подробностями. Казалось, что уже не будет конца его покаяниям, его очередной исповеди перед бывшими саперами. Он понимал, что эти откровения дойдут до танкистов его завода, он потеряет у них уважение. Все равно он станет спокойнее, даже счастливее, и не только оттого, что он как бы очищается от своего прошлого, но и потому, что уже никогда, никогда не совершит что-либо подобное в будущем. Это не поза, не желание задним числом оправдать свои заблуждения, это душевный крик, клятвенное обязательство: служить там, где положено, работать в таких местах, где ты больше всего нужен, выполнять любое задание, каким бы сложным оно ни было. И не в одиночку, помогать вырабатывать эти же качества у каждого рабочего. Трудом, трудом доказывать свою преданность Отчизне…

Князев сел, стараясь не смотреть на присутствующих. И напрасно. Он бы увидел доброжелательные взгляды соратников по оружию, они поняли, как тяжела и вместе с тем очистительно правдива его исповедь. Генрих Юркин крепко пожал руку Князеву, приподнято сказал:

— Всем бы нам периодически вот так придирчиво заглядывать в закрома своих душ.

Подполковник Веденин тоже подошел к своему бывшему подчиненному, похлопал его по плечу, затем шутливо обратился к присутствующим:

— Поскольку здесь нет председательствующего, обращаюсь к самовару — центральной фигуре нашего стола: дозвольте слово молвить. Василий Романович поскромничал насчет своих заслуг. Ему объявлена благодарность по округу и присвоено звание лейтенанта. И это не все, Уехал он от нас членом партии.

В комнате одобрительно загудели, задвигались, начали обмениваться мнениями. Кто-то спросил:

— Василий Романович, как вы чувствуете себя в должности главного инженера?

— Не скажет, отговорится: не освоился, не почувствовал, сколько шипов в кресле главного, — ответил за Князева подполковник. — Но вот о чем поведал он в первый день нашей встречи: «Окончание института — не венец дела, надо иметь навык работы с людьми. Без этого качества — ты лишь дипломированный одиночка, зашифрованная единица ИТР. И вот эту главную науку я прошел в армии». Этот вывод подкрепляется не только примером лейтенанта Князева. В батальон идут письма от бывших саперов с благодарностью — армия помогла им найти свое место в жизни. Их письма бережно подшиваются, хранятся в витринах ленинских комнат, помогают нам воспитывать новобранцев; они как бы подтверждают великую истину: армия и народ — едины.