Николай Егоров - Залежь

Мужчина улыбнулся. Ничего, приятная улыбка. И сам симпатичный. Сейчас Алене и медведь красавцем бы показался, но он был мужчина как мужчина: чуточку горбоносый, в меру русоволосый и не слишком высок. Он был одних с ней лет или немного постарше. Это был он, пестрый пес из сна.

— Не знаю, как мне и отблагодарить вас.

— Пустяки. Не за что. Отблагодарите когда-нибудь. Надеюсь, не в последний раз видимся?

— Н… не знаю. Извините, нам пора.

Алена кивнула на часы, кивнула на ребятишек, кивнула на город, отступила шаг, еще шаг, повернулась и пошла, с Игорьком на буксире, к группе. Пошла быстро. Не оглядываясь.

— До свиданья, Алена Ивановна!

Это был он. Хоть бы это был он…

— Ты что ж это, голубушка Алена Ивановна? Написала заявленьице — и помалкиваешь? — поджидала ее заведующая за оградой детского сада.

— А почему я должна была говорить об этом раньше времени? Может, откажут.

— Таким, как ты, патриоткам не отказывают.

— Тем лучше, значит.

— Ну что или кто тебя гонит туда? Коллектив наш не нравится или я — скажи прямо. Можно ведь и в другой сад перевестись.

— Почему? Все нравятся.

— Ох, Алена, Алена…

— Чш-ш-ш, — поднесла Черепанова палец к губам и показала на детей.

— А-а, они маленькие еще. Сами вы не знаете, что делаете. Ну как помешались на этой целине.

— Такого не бывает, Татьяна Матвеевна, чтобы нормальный человек не знал, что делает.

— Понятно, понятно. Пожалеешь, глупенькая. Детских садов там нет, а коров доить, я уверена, ты не умеешь. Ты живую корову видела хоть когда? Нет.

— Татьяна Матвеевна, а вы-то откуда узнали, что я написала.

— Звонили. Напоминали. А как же.

Игорька потеряли и нашли в понедельник, а во вторник в ее группе скрипнула и приоткрылась дверь. В щели с ладонь шириной — заведующая. Поманила ногтем, а ноготь, что у орла клюв после трапезы: кривой и красный.

— Вас к телефону.

Алене Ивановне каждый день звонят не по разу. То родитель, то методист, то по профсоюзам кто-нибудь.

— Ну-ну? Что вам вчера насчет целины сказали?

— Ждать. Вызовут. Кто звонит?

— Кто? Мужчина.

Черепанова вспыхнула, хоть стеклышко аварийного вызова пожарной команды разбивай.

Если уж тушить, то тушить надо было бы обеих: Алена сгорала от смущения, заведующая — от любопытства. Нашей… монашке… звонят… мужчины! Интересно, интересно, до смерти интересно. Но… какого бога молить, что у заведующей хватило такта и терпения не потащиться следом, дальше по коридору прошла.

— Слушаю вас. — И напряглась вся.

— Алена Ивановна?

— Да. Я. А-а… вы кто?

— Я? Я. Вчерашний.

— А-а-а… — «Пестрый пес»… — чуть не сказанула Алена. — Что вы хотели?

— Вы обещали отблагодарить. Помните? Жду-у.

Жду? Так сразу? Но ведь с чего-то же начинаются у людей знакомства? И жизнь. И дети. Тонок телефонный провод, да ниточка, которая их сейчас связала, куда тоньше. Это как бревно и паутинка: если сравнить для наглядности. И скажи она: «В другой раз», и положи трубку, оборваться может ниточка-паутинка. Может и не оборваться, паутина — ткань тягучая. И липкая, не забывай. И что тридцать лет тебе, девушка, уже — тоже не забывай.

— Н-ну? Что вы молчите?

— А что я должна сказать?

— Вы должны сказать: хорошо, я приду.

— М-м… А-а… как вы узнали мой телефон?

— О-о, это в наше время не вопрос. Справочное, справочники, горсправка, телефонная гроссбух. Ну, так как? Встретимся?

Что ответить, как ответить, металась Алена Ивановна глазами по коридору, в котором бухала уже заведующая каблучищами, штемпелевала половицы.

— Хорошо, я вас слушаю. Говорите.

— У телефонного автомата напротив вашего детского сада удобно будет? Удобно?

— Да. Извините, я должна положить трубку. До свидания.

— До скорого. Жду.

Потом Алена его ждала. Как это сладко, оказывается, ждать. Бегала, опустив голову и ни на кого не глядя, не успеет телефон звякнуть. Бегала к указанному месту и к назначенному времени, не позволяла себе опоздать хоть на минутку, и на другой день приходила на работу с толстым слоем помады на вспухших губах. Аркаша ее был хорош. Особенно в первое свидание: вся заграница на нем от штиблет до шляпы. На руках по золотому кольцу. И сорил деньгами. Алена Ивановна считала, что сорил. Мороженое, цветы, кино, кафе, ресторан.

«Ну и что ж что разведенец, — защищала Алена Аркадия от самой себя. — Он этого не скрывает. Все по закону, брак расторгнут, отметка в паспорте сделана. Где теперь мне в моем возрасте холостых да ни разу не женатых искать?»

Встречаются.

— Аленушка, ты когда меня к себе позовешь?

— К себе? На квартиру? Зачем?

— Так я же в общежитии обитаюсь, комнату жене оставил, чего там было делить. Или ты до глубокой старости собираешься гулять?

— Нет, но… угощать мне нечем тебя. Понимаешь? Я в детском саду питаюсь.

— Фу, какая ты бестолковая. Ты что, ни с кем не встречалась?

— Нет. Но я тебе еще не все рассказала.

— Вот и расскажешь в семейной обстановке.

Согласилась Алена вести гостя в дом не подумав: лето, тепло, светло и возле подъезда люди сидят, соседи. Что она скажет им потом, кого привела. Жениха? Женихов на ночь глядя девушки к себе не приводят. Мужа? Где регистрация, где свадьба?

До позднего вечера водила Алена своего Аркадия по городу, то к тому родителю надо зайти ей, то к другому посмотреть домашние условия ребенка.

— Тут, значит, и обитаешь ты? — еще раз оглядел Аленину комнату Аркадий.

— А для кого мне обстановки заводить?

— И даже радиолы нет?

— С кем бы я танцевала? Со стулом?

— Тогда давай хоть в дурачка сыграем, что ли.

— Не умею.

— Научу. Где карты?

— Нет у меня карт.

— У соседей попроси.

— А не поздно?

Аркадий только усмехнулся на это, дав понять, что, может, хватит отнекиваться, Алена Ивановна, и так уж достаточно соблюла приличие и скромность. Улыбнулась и хозяйка: гость, похоже, собирается засидеться, чтобы сослаться на отсутствие транспорта и пробыть до утра.

«Ладно, посмотрим на его поведение», — улыбнулась Алена и пошла к Илларионовне.

— Уж не ворожить ли собралась, голубушка? — удивилась бабка, Аленушка отродясь карты в руки не брала. — Погадай, погадай. Вот посмотришь, выпадет тебе бубновый король.

— Да нет, гость у меня, а занять его нечем.

— А-а, выпал уже. Повечеруйте, повечеруйте, дело молодое.

«Да куда уж моложе», — чуть-чуть не сказала вслух Алена. Она злилась на Аркадия за его чрезмерную навязчивость и самоуверенность, которые в общем-то были не столько от его характера, сколько от ее положения старой девы. Эта уверенность запузырилась и полезла из него, как мыльная пена из поганого корыта, когда Алена намекнула, что она еще не все рассказала ему. А то, что она ни с кем не встречалась до него, посчитал за сказки.