Борис Рощин - Открытая дверь

В этом месте своих размышлений Анатолий Иванович почувствовал легкое угрызение совести. Он, конечно, мог бы поднатужиться и собственными силами за два-три дня соорудить съездную аппарель, которая значительно увеличила бы пропускную способность эстакады, подрастолкала заторы на базе, но… Резерв всегда должен быть в запасе, на то он и резерв. План увеличивают из года в год, и следует смотреть вперед, многое предвидеть и предугадывать.

Второе, в чем серьезно его может упрекнуть Бельский, — тара. В этом вопросе Анатолий Иванович даже сочувствовал Бельскому. Остаться в сезон без тары… Но его вины и тут нет. Было распоряжение сверху: «навал» отменить, в ящиках отгружать только раннюю картошку, а позднюю — в контейнерах. Контейнеры, конечно, дело, в принципе, хорошее, прогрессивное, за ними будущее, но, как любое новшество, требуют времени для освоения, притирки и утряски. Одно дело контейнеры в теории и в образцово-показательных хозяйствах сельхозинститута, другое дело практика. Вот она, практика.

За забором, где лязгали железнодорожные вагоны, высилась гора складных контейнеров. Откидные стенки их со сломанными запорными замками переплелись между собой, деревянные рейки у большинства выбиты, и все это Бельскому надо разобрать, вывезти, отремонтировать, расставить на полях. А чем он будет грузить полутонные контейнеры с картошкой на машины? Ну, это уже забота Бельского, на то он и передовой директор совхоза. Заготконтора свое дело сделала: контейнеры получила, из вагонов выгрузила, будьте добры, забирайте и делайте с ними, что хотите. И по изготовлению ящиков под раннюю картошку заготконторская пилорама план выполнила, и, что положено Бельскому, он получил. Ту же тару-ящики, что заготконтора имеет про запас, он, директор, волен распределить по своему усмотрению. Тут ему никто не указ.

Анатолий Иванович на минуту отвлекся от размышлений и плеснул из графина в стакан самую малость жидкости. Глотнул. Похлопал по губам ладошкой, сделал энергичный выдох. Потом закурил и, подняв телефонную трубку, набрал номер заведующего овощной базой. Спросил:

— Никита Фомич, как дела?.. Молодец! Но не увлекайся, не увлекайся. «Рассвет» Бельского как?.. Вот что, Фомич, к Бельскому построжай. Сверхдоговорную не принимать, нестандартную не принимать, мокрую не принимать, гниль не принимать, в неисправных контейнерах не принимать, да сам знаешь, действуй по инструкции. И чтобы на каждый возврат акт по всей форме был. Документацию на Бельского сдавать лично мне ежедневно! Ну, будь здоров, работай!

Повесив трубку, Анатолий Иванович поморщился. Вся эта суетня, все эти мелкие интриги были ему не по душе. Лично он ничего не имеет против Бельского, скорее наоборот. Ему нравится этот деловой, энергичный парень, но зачем же писать жалобы? Он просто-напросто вынужден защищаться. В конце концов, они, каждый по-своему, делают одно общее большое дело. Ну не пей ты, если так уж дорожишь здоровьем, ну будь инициативным, смелым, решительным, но мы-то, черт возьми, тоже план выполняем! Значит, не хуже других работаем!

Разобрав многие варианты возможных претензий Бельского к заготконторе, Анатолий Иванович пришел к выводу, что его как директора упрекнуть по крупному счету не в чем. Одни мелочи. С другой стороны, Анатолий Иванович понимал: если, как это тонко подмечено в известной песне, «утро начинается с рассвета», то любое дело — с мелочей. По мелочам Бельский может накатить на него целую телегу с бочками. Взять хотя бы историю с заготовителем Гусевым. Черт его дернул загулять во владениях Бельского да еще на усадьбе Еськова. И выпили-то они тогда с Гусевым всего ничего, но что значит медовуха. Ориентировку начисто отбивает, хуже, чем брага. До сих пор понять не может, откуда им тогда с Гусевым подвернулся под руку бульдозер. А вот как по огородам ехали на бульдозере в магазин, помнит хорошо. Гусев за рычагами сидел, потом они, видать, на камень наскочили, тряхнуло здорово, подбросило. Гусев из кабины исчез, пришлось ему самому схватиться за рычаги. Бульдозер заревел, задергался и попер прямо на избу. Едва успел он тогда из кабины вывалиться, и хорошо еще, что под гусеницу не попал, откатился. А сбесившийся бульдозер подцепил ножом избу, выворотил гнилой угол и пошел дальше, к болотине. Они с Гусевым бежали за ним следом и — что все-таки делает с человеком медовуха! — на всю деревню хохотали.

Анатолий Иванович и теперь не удержался, улыбнулся, но и укоризненно покачал головой, осуждая себя за легкомыслие. Хорошо, что удалось тогда утрясти дело полюбовно. Никто в накладе не остался. И трактористы, что бульдозер из болотины вытаскивали, обижены не были, и бабка Аня-хромая, владелица избы, довольной осталась. Лучшие плотницкие силы заготконторы на ее избу брошены были. За один день избу перебрали, новые венцы подвели, стропила заменили. Как нашла бабка Аня обновленную избу. Но плохо, что слухи по совхозу поползли, до города докатились.

За окном послышались чьи-то шаги. Анатолий Иванович бросил рассеянный взгляд на тропинку, и… легка на помине! Хотя лица бабки Ани он не помнил, не узнать ее было нельзя. По походке. Словно под длинной юбкой старухи приспособлена была пружина, выпирающая острым углом в сторону. И на каждом шаге бабка Аня лихо приседала на эту пружину, и она подбрасывала ее вверх. В руке старуха держала хозяйственную сумку, из которой выглядывало что-то белое.

«Никак шкуры кроликов волокет сдавать бабка Аня?» — подумал Анатолий Иванович, и вдруг ему в голову пришла интересная мысль. Он посмотрел на ларь — шкурятника Бориса Иосифовича на привычном месте не было. Директор высунулся из окошка, крикнул:

— Бабка Аня! Эй, бабка Аня! Зайди!

— Здравствуй, родный Анатолий Иванович, — пропела бабка Аня, подходя к окну, — здравствуй, батюшка!

— Чего в наши края забрела? Никак кроликов несешь?

— Коза это, Анатолий Иванович, коза. На Успенье задохлась, родимая. Привязала ее в огороде на веревке, она и закрутилась до смерти. И прирезать не успели, одна шкура осталася. А какая была коза, вымя по земле…

— Ну-ка давай сюда шкуру, посмотрим твою козу, — перебил старуху директор. — Почему своему деревенскому заготовителю не сдаешь, Гусеву? Почему в город тащишь?

— Внучку приехала спроведать, Таньку. Она у меня в больнице с грыжей лежит. Вот и прихватила шкуру заодно, чтобы гостинцев Таньке купить, не то Гусев…

Тут бабка Аня замялась слегка, как бы застеснялась дальше говорить и, поправляя на голове цветастый плат, заприседала под директорским окном на ноге-пружине, задергалась.

— Как там управляющий ваш, Еськов? Интересовался про меня, про избу твою спрашивал?

— Выспрашивал, батюшка, Анатолий Иванович, все выспрашивал. После твово угощения трактористы наши, почитай, три дня на работу не выходили, опохмелялися. Вот Еськов и вынюхивал, кто да почему угощал, выспрашивал. И про избу выспрашивал, но я сказала, как ты велел.