Борис Рощин - Открытая дверь

— Смотри, Васька…

— Ты меня не пугай. Не надо, могу уйтить. Меня вон — на лимонадном заводе — с руками оторвут.

Из кабинета заведующего Васька Дурмашина вышел бодрым, энергичным, придерживая за пазухой черную бутылку, заткнутую бумажной пробкой. Он торопливо пересек двор базы, нырнул за штабель ящиков. Прогудел хрипло:

— Живы, убогие? А я уже глонул, пасть облагородил! И вам принес.

К обеду «волки», разбросанные Лукой Петровичем по различным заготконторским (и не заготконторским) объектам, сбредались на базу. Каждый «волк», возвращаясь на базу, приносил для общего котла что мог: еду, питье, курево.

Раньше всех в конторке появлялся обычно Петька Убогий. «Питье» Убогий приносил редко, он слыл у «волков» специалистом по добыче курева. У Петьки по разным углам двора были припрятаны пустые бутылки на черный день. Когда припирало его с куревом, Убогий отыскивал бутылку, мыл ее теплой водой возле плиты и сдавал в магазин. У него и приспособление было для вытаскивания пробок из пустых винных бутылок — кусок крепкой рыбацкой лески с петлями на концах. На вырученные за бутылки деньги Петька покупал пачку «Беломора» и буханку хлеба. Это был его обычный вклад в общий котел. Если бутылок не находилось, Петька шел осматривать железнодорожный порожняк. Выискивал вагон, в котором перевозили муку или комбикорма. Подметал веником вагонный пол. Сгребал и заворачивал в бумагу остатки муки, комбикормов или гороха. Относил пакет конюху Жене, который держал в своем хозяйстве двух поросят. В награду конюх Женя вручал Петьке монету на пачку самых дешевых сигарет.

«Волки» ждали Дурмашину. Васька ввалился в конторку с головы до ног синий, одни глаза на лице. Выворотил из-за пазухи два «пузыря» политуры. Прохрипел с плохо скрываемой гордостью:

— «Химику» машину синьки из вагона перекидал. Вот, дали…

«Волки» дружно принялись готовиться к обеду. Пока Дурмашина отирал лицо снегом и сбивал с плаща и штанов синюю пыль, Локатор с Цимусом помыли картошку и поставили вариться на плиту в кастрюльке дяди Яши.

Через полчаса «волки» начали трапезу. Политуру пили из жестяной банки поочередно.

— По мне лучше нашей Заготконторы нет организации, — сказал Васька.

— Вот приползет лето, а потом сезон…

— Эх, и попьем в сезон! — мечтательно воскликнул Цимус.

— Я лето люблю, — пояснил Васька, — и весну. Сморчки собирать, чагу. Помнишь, Цимус, как мы лягух ловили? — Дурмашина загоготал. — Приехал спец по лягухам. Целую неделю мы с ним болото подходящее искали по району. Ох и попили! Нашел болото и говорит: «Лови, Дурмашина, лягух». Ну, думаю, или я перепил, или он. Я думал, он рыбу ищет. Начали ловить. Дней пять мы лягух ловили. И руками, и сачками, и сеткой специальной. Поймаешь и в здоровый сачок бросаешь. А потом из сачка в корзины их укладывали, в сырой мох. Это самое трудное дело — лягуху уложить. Выскакивают, паразиты. А я приспособился: придавлю их в кулаке маленько и под мох. Лежат смирно. Потом, говорят, когда корзины на еродром привезли к самолету, глядь, а они подохли. Ох и было, говорят, тому спецу. Он, паразит, нам деньги за лягух так и не заплатил.

— Ты, Васька, — захлебнулся в восторге Цимус, — расскажи Лешке, как мы яйца муравьиные собирали для Луки Петровича.

— По инструкции собирали, — Дурмашина был польщен вниманием «волков». — Голуба — он умеет сделать конфету. У него в Ленинграде все птичники знакомые. Ну, которые птиц держат и попугаев разных. Птицы те, паразиты, муравьиные яйца страсть как любят. Значит, так, — Дурмашина закатил глаза, вспоминая инструкцию, — расстеливаем рядом с мурашиной кучей брезент. Вокруг него веревку, обмазанную дегтем.

— Зачем веревку? — заинтересовался Лешка.

— Ты слушай! — одернул его Васька. — На брезент кладем еловые ветки. И начинаем кучу с мурашами и яйцами на брезент лопатить, рядом с ветками.

— Ну и что? — спросил Лешка.

— А то! Мураши яйца хватают, туды-сюды — вокруг веревка в дегте. Ну и прут они яйца под ветки в самый низ, прячут. Уложат там все до единого, крупинка к крупинке. Мы ветки сбрасываем и — на тебе, бери.

— Нет, нет, Васька, — запротестовал Цимус. — Муравьев-то с яиц еще снять надо.

— Верно, надо снять, — согласился Дурмашина снисходительно. — Значит, так: берем пустой мешок и яйца аккуратненько мешком проглаживаем. Мураши-то, дураки, за ворс цепляются. Стряхнешь их и — еще разок погладишь. Раза три проведешь — ни единого мураша на яйцах.

— Лука Петрович ужасть какие деньги берет с птичников, — шепотом пояснил Цимус. — А чаги сколько мы ему собираем, а грибов, а клюквы!

— И ни копейки не платит, сволочь! — мрачно прогудел Локатор.

— Тише ты! — Цимус опасливо покосился на дверь. — Зато «черта» пьешь вдосталь летом. «Черта» ведь даром тоже не дают.

«Волки» размякли. Сидели, привалившись спинами к бревенчатой стене конторки, свесив головы на грудь. Мычали иногда, вздрагивали, стонали. Васька Дурмашина, опершись плечом о стол, свисал головой до самого пола.

На Дурмашину пришла из милиции на имя директора Заготконторы Ивана Александровича Самодумова строгая бумага. В ней Васька обвинялся в нарушении паспортного режима, уклонении от выплаты штрафа за пребывание в медвытрезвителе, в других больших и малых грехах. Вторая бумага пришла из горисполкома за подписью председателя комиссии по борьбе с пьянством. В ней доводилось до сведения директора Заготконторы, что во вверенном ему хозяйстве длительное время подвизается на случайных работах некто Кузьмин Василий Яковлевич, человек без определенных занятий и постоянного места жительства. На вызовы в комиссию по борьбе с пьянством указанный гражданин не является, от общественно полезной деятельности всячески уклоняется. Руководству Заготконторы строго предписывалось принять соответствующие меры к гражданину В. Я. Кузьмину и сообщить о них в горисполком товарищу А. В. Ганичеву. И, наконец, в это время Ваську Дурмашину настигла самая ненавистная для него бумага — исполнительный лист. Лист этот гонялся за ним четыре года, и задолжал он по нему своему четырехлетнему сыну изрядную сумму. Короче говоря, тучи над головой гражданина Кузьмина Василия Яковлевича сгустились грозовые.

Директор Заготконторы Иван Александрович Самодумов, когда выложили перед ним на столе бумаги на Ваську, судьбу Дурмашины решил быстро: «Выгнать с территории базы к чертовой матери и близко не подпускать».

Завбазой Лука Петрович поднялся на защиту Васьки и сказал директору примерно такие слова: «На его место в шляпах не прибегут, а кто будет работать? Кто будет ночью выгружать вагоны, грузить гнилые кости, сортировать прокисшие шкуры, к которым трезвый человек и близко-то подойти не может?» Подумав, директор махнул рукой, давая Голубе возможность самому решать Васькину судьбу, и пригубил вазу.