Борис Рощин - Открытая дверь

В тот же день Голуба приказал Лешке Локатору написать заявление «по собственному желанию», и на освободившуюся штатную Лешкину должность «плотник» оформил по всем правилам конторской науки Ваську Дурмашину. Тотчас же в милицию, в горисполкомовскую комиссию по борьбе с пьянством, в горвоенкомат были разосланы ответные бумаги, в которых сообщалось, что гражданин Кузьмин Василий Яковлевич в настоящее время состоит в Заготконторе на штатной должности «плотник». В результате проведенной с ним воспитательной работы встал на путь исправления и активного участия в трудовой и общественной жизни коллектива Заготконторы.

В бумаге, отправленной в милицию, Лука Петрович указал, что гражданин Кузьмин Василий Яковлевич прописан по адресу: Нижегородская, 22, где и проживает. Здесь Лука Петрович взял на свою душу небольшой грешок. Он действительно прописал Ваську в своем доме по Нижегородской, 22, но жить, естественно, ему у себя не разрешил. За прописку Васька должен был платить Луке Петровичу десять рублей ежемесячно плюс выполнять различные хозяйственные работы на приусадебном его участке.

Начало очередного этапа штатной своей трудовой деятельности Васька Дурмашина отметил широко. У кассира Риммы Белой он занял «четвертной». Таких денег в долг Римма прежде не давала даже людям с незапятнанной репутацией. Когда Васька назвал сумму, которую желал бы заиметь в долг, засиненные глаза Риммы с комьями налипшей на ресницах краски остекленели.

— Отдам пятьдесят, — шепнул Васька и подмигнул Римме.

Взгляд кассира слегка ожил, но продолжал сверлить «волка» ледяным презрением.

— Шестьдесят! — дыхнул Васька перегаром в окошко кассы.

«Откуда ты их возьмешь?» — взмахом ресниц спросила Римма.

— Да я же штатный теперь, — пояснил Васька, — зарплата моя через твои руки проходить будет.

Взгляд Риммы неожиданно потеплел. Она задумалась на мгновение, потом поманила Дурмашину к себе пальчиком, увенчанным длинным перламутровым ногтем. Васька просунул голову в окошко с надеждой.

— Сто, — пахнула духами в грязное ухо Васьки Римма.

Дурмашина ошалело крутанул глазами, будто на голову ему свалился оледенелый тройник, прошептал восхищенно:

— Ну даешь, стерва!

Рука кассирши порхнула в стол и тотчас же перед носом Дурмашины заиграла двадцатипятирублевая бумажка.

— Не… — протянул Васька, — что я себе — враг?

— Отдашь в рассрочку, — голос Риммы напоминал теперь журчание ручейка, — на шесть месяцев даю, по пятнадцать рублей в месяц. Для тебя и незаметно будет.

— Не… — упрямился Васька.

— По субботам и воскресеньям халтуру будешь иметь без вычетов, — яркие губы кассирши безбоязненно касались колючей Васькиной щеки. — Перед Лукой Петровичем за тебя словечко замолвлю…

Васька понимал, что перед нажимом Риммы Белой ему не устоять, но соглашаться на такие проценты даже видавшему виды Дурмашине было жутковато. И только когда Римма пообещала Ваське все его сверхурочные работы включать в «волчью» ведомость, дабы избавить его хотя бы частично от ненавистного исполнительного листа, Дурмашина сдался.

Широким жестом пригласил Дурмашина за собой «волков», повел их в «залу». «Зала» эта была выбрана у «волков» в громадной пирамиде ящиков. Заложив вход в «залу» двумя рядами тройников, «волки» были невидимы для постороннего глаза, сами же могли наблюдать и слышать все, что происходит во дворе. В «зале» Васька не без торжественности вручил Локатору и Цимусу по пятерке — дал в долг. Петьке Убогому отделил трешку, остальные оставил себе. Так из должника Дурмашина сразу же превратился в кредитора. Не мешкая, он тут же собрал с каждого по три рубля и снарядил Петьку Убогого в магазин.

Время было позднее, когда в контору, где дежурила Кошатница, ввалился пьяный Дурмашина. Заорал грозно:

— Ага-а! Баптистка-а! — и, схватив с плиты алюминиевую кружку, запустил ее в Пальмиру, прыснувшую под стол.

Сторож Петруничева от страха онемела и сделала лишь одну робкую попытку прорваться к телефону, которую Васька решительно пресек:

— Не шевелись, баптистка! Все про тебя знаю… Коньяк жрешь!

— Да што ты, Васек! Што ты! — заверещала Кошатница, понемногу приходя в себя. — Бог с тобой, родимчик!

— Ага, я знаю! — гремел Дурмашина. — Я все про тебя знаю! Мне Колька, сосед твой, говорил. Ты каждый день по рюмке коньяка выжираешь!

— А хоть бы и так! — перешла в наступление Кошатница. — Тебе што, свербит?

— Ага… — злорадствовал Васька, — у баптистов за коньяк по головке не гладят. Вот «стукану», куда надо, про коньячок, что будет?

— Да ничего не будет, — огрызнулась Кошатница. — Кто тебе, антихристу, поверит? Ведь ты — тьфу! — сторож Петруничева сплюнула и отерла губы ладонью.

Васька помрачнел, насупился. Достал из-за пазухи бутылку, сделал несколько глотков. Потом вдруг глянул на Кошатницу трезвым взглядом и снял телефонную трубку.

— Алло, милиция! — прокричал Дурмашина и улыбнулся Кошатнице дьявольской улыбкой.

Сторож Петруничева перестала дышать.

— Прошу срочно прислать в Заготконтору «карету», — Васька продолжал смотреть на Кошатницу гипнотизирующим взглядом. — У нас здеся находится нетрезвый человек… Да, здеся, в конторе… Кто говорит? — Дурмашина подумал мгновение и четко отрапортовал: — Говорит штатный труженик Заготконторы плотник Кузьмин.

Минуты, что тянулись до приезда милицейской машины, были для сторожа Петруничевой сплошным кошмаром.

— Вот мы тебя сейчас проверим в специальном учреждении, какая ты есть непьющая, — зловещим басом гудел Васька. — Там все узнают зараз. Трубочка такая у них есть. Дунешь в нее — и все как на духу: когда, чего и сколько. На коньяк она особо нюх имеет. Неделю назад рюмку выпила — определит. А ежели сегодня употребила перед дежурством… — Васька безнадежно покачал головой.

Сторож Петруничева понимала, что Васька не шутит. Рассказы про трубочку эдакую она не раз слышала от зятя своего, шофера. И леденела страхом.

— Вот тогда мы и посмотрим, кто из нас «тьфу», — продолжал Дурмашина терзать Кошатницу. — Выпивон коньяка при исполнении служебных обязанностей. Улавливаешь альтернативу?

Когда к конторке лихо подлетел милицейский фургон с зарешеченными оконцами, Васька торопливо слил остатки спиртного в широко разинутый рот и, благодушно ухмыляясь, приготовился к встрече с блюстителями порядка.

— Вызывали? — строго спросил молодой высокий милиционер, переступив порог конторки.

— Вызывали, — подтвердил Васька, — ждем… — И подмигнул Кошатнице.

— Ну что ж, — без тени удивления проговорил милиционер, — идемте, плотник Кузьмин.

— Идемте! — согласился Дурмашина.

В дверях, качнувшись, Васька повернулся к Кошатнице, погрозил ей пальцем. Он хотел что-то сказать, но толстые потрескавшиеся губы уже не слушались его, а лишь растягивались в широкую пьяную ухмылку.