Борис Рощин - Открытая дверь

Но Дурмашина еще силился изобразить на своем лице веселую непринужденность. Хотел что-то сказать и не смог. Плечо его дернулось, осело, ящики накренились, замерли на мгновение и полетели по лестнице вниз с обвальным грохотом. Васька, будто ударили его ногой в живот, согнулся пополам, медленно опустился на ступени.

— Ой, дурак! Ой, дурак! — простонал Антоныч, подбегая. — Ой, дурак.

Васька смотрел на бригадира испуганно. Прошептал:

— Никак, сломался я, Антоныч. Оборвалось чего-т внутрях…

Антоныч рванул на Ваське рубаху, провел ладонью по мокрой его волосатой груди, стал массировать сердце. Васька откинулся на спину, запрокинул назад голову.

— «Скорую» вызывайте. Скорей! — крикнул бригадир старухам…

Оставшись на вагоне один, Антоныч долго сидел в полутемном хранилище сгорбившись. Курил, слушал взбудораженный говор старух и не мог заставить себя подняться, продолжать работу. Сил не было, выдохся вконец. Подумал, что пора ему, как и Егору, менять профессию. Антоныч злился на дурака Ваську и жалел его. И бригаду свою жалел, которая рассыпалась сегодня так легко и просто.

Бригадир поднялся, бросил и затоптал окурок. Решительно склонился над ящиком, шевельнул его, просунул под углы одеревеневшие пальцы, рванул ящик на себя.

— Антоныч! Никак вагон грузить надумал? — крикнула тетка Фрося. — Один-то одинешенек! Ошалел мужик!

Бригадир подкинул ящик к груди, прижал его к доскам отсека, присел, изловчился, взвалил на плечо. Постоял немного, тяжело дыша, уперся одной рукой о колено, согнулся и, придерживая ящик второй рукой, мелкими частыми шажками плавно и быстро пошел вверх, к вагону.

Возле вагона Антоныч увидел несколько молодых здоровых мужиков и совсем почти не удивился, узнав среди них Федора и Степана.

— Ну, что я тебе говорил? — прогудел Федор, поворачиваясь к Степану. — Один грузит. Такая вот натура…

Федор со Степаном сняли с плеча бригадира увесистый ящик, швырнули его в вагон, Федор скомандовал:

— Четыре человека наверху оставайся, остальные — вниз. А ты, Антоныч, шабаш. Без тебя управимся. Это ребята знакомые из общежития стройуправления. Уговорил помочь, — и тихо добавил: — Дурной ты мужик, Антоныч. Ой, дурной!

Ваську Антоныч не узнал. И когда с койки, что стояла в дальнем углу палаты, донесся тихий сиповатый басок: «Сюды, Антоныч!», бригадир не мог поверить, что этот человек с восковым лицом Васька Дурмашина.

— Здорово, Василий! — бодро проговорил Антоныч и придвинул к кровати стул. — Как дела?

— Местами ничего, — спекшиеся губы Васьки лопнули в слабой улыбке.

Глаза их встретились, и Антоныч внутренне вздрогнул: никогда прежде не видел он у Дурмашины таких трезвых глубоких глаз.

— Вот, принес тебе пожевать, — проговорил Антоныч, доставая из-под халата бумажный пакет. — Старуха моя, мать, сдобы испекла. Твои ребята бутылку «Экстры» соображали, да я не взял. В больнице как можно?

— Я с «Экстрой» завязал пока, — Васька силился улыбнуться, — что я себе враг? Я ведь, Антоныч, тоже характер имею.

— Имеешь, — поддержал его Антоныч. — Эвон как ты меня на вагоне зашустрил. Вся Заготконтора говорит.

Восковое лицо Дурмашины слегка порозовело.

— А насчет болезни твоей, — продолжал Антоныч, — я с доктором беседу вел. Все будет в лучшем виде.

Васька пристально впился взглядом в лицо бригадира.

— На вагонах, конечно, тебе шустрить теперь пообождать надо, — Антоныч выдержал Васькин взгляд. — Подыщем работенку на базе полегче. Поокрепнешь пока.

Васька вдруг отвел глаза в сторону, проговорил виновато:

— Хотел я тебе сказать тогда… Про ремень транспортера. Голуба ремень-то наш на лимонадном заводе обменял. «Черта» получил в придачу.

— Голубу, я так полагаю, — Антоныч понизил голос, — скоро изгонят с базы. Я давеча у первого секретаря Стеклова был. Стеклова-то я вот таким пацаном еще знал. После войны он с матерью в доме деда моего, покойника, квартировал. Рассказал я ему все как есть о неполадках на базе. А он как вскинется на меня. Чего, говорит, до сих пор молчали?! И не ко мне, говорит, с этим вопросом идти надо, а в милицию, в ОБХСС. Что же, говорит, вы за рабочий класс, если с простым жуликом совладать не можете. А потом я ему про убогих наших рассказал. Про «волков», про тебя.

— Про меня? — Васька шмыгнул носом. — Ну и че?

— Заинтересовался. Вот это, говорит, другой вопрос. На эту беду всем миром, говорит, идти надо. Вопрос о пьянстве сейчас в Центральном Комитете рассматривается.

— Про меня-то че сказал секретарю?

— Что сказал… Мужик, говорю, работящий, не злой, при всех статьях мужик. Ни перед кем, говорю, не сгинается в подхалимстве, а на колени перед одним встает.

— Перед кем это? — Васька приподнял голову.

— Перед змием зеленым. Перед бутылкой.

— А…

— Все как есть рассказал, Василий. Про всю вашу жизнь забубенную. Даже про сына, от которого ты четыре года бегаешь, алиментов стращаешься, рассказал.

— Нет у меня сына, Антоныч, — проговорил вдруг Васька тихо.

— Как нет?! — опешил Антоныч. — По исполнительному листу кому платишь?

— Лист есть, сына нет. Мне Нинка ребенка через шесть месяцев после свадьбы принесла.

— Нда… — протянул Антоныч смущенно.

— На базу больше не вернусь, — оживился Васька и сделал попытку подняться. — На курсы шоферов пойду в автохозяйство. Мне бы, Антоныч, только второй класс заиметь. Я бы тогда на междугородние перевозки ушел. Заруливай в рейс недели на две, а то и на месяц. И по всей России… Я за рулем сутки могу сидеть без продыха. А в кабине при мне всегда собака будет. Вечерком у реки остановимся где-нибудь, костер разведем. Я собаку обязательно куплю. Породистую. За любые деньги. Видел раз одну такую в парке на собачьей выставке. Здоровая, а глаза как у Соловья нашего. Забыл, как называется порода. Те собаки в горах людей спасают, я слыхал. Засыпет тебя снегом, а она найдет, откопает, и на шее у нее бочонок с вином.

— Курсы — дело хорошее, — поддержал Антоныч Ваську. — Только я так полагаю: работай на базе, а вечером на курсы иди.

— Не потянуть мне на вечерних. Образование всего — пятый класс неоконченный. Я ведь в запрошлом годе в вечернюю школу записался, — Васька усмехнулся, провел рукавом по вспотевшему лбу. — Куды там! Неделю одну походил всего и запил. Не дается мне грамота, все перезабыл.

— Ты учителя найми, — подсказал Антоныч.

— Как это?

— Да так. Полета рублей учителю заплатишь, и он тебе одному, с глазу на глаз, любой вопрос разжует. Глотай только.

— Это, Антоныч, дельная альтернатива! — Васька ожил, заворочался в кровати. — Да я учителю сотню рублей на лапу брошу за такое дело. А где его взять, учителя?

— Найдем. Было бы желание.