Борис Рощин - Открытая дверь

После второго перекура исчез Петька. Исчез тихо, незаметно, будто растаял.

— Убогий слинял! — не без некоторого довольства объявил Васька бригадиру. — Подтягивать штаны надо.

С уходом Петьки нагрузка на грузчиков возросла. На Петькино место в вагон на укладку ящиков залезли сразу двое — Цимус с Локатором.

— Это почему я по лестнице корячиться должен, а эти двое на укладке прохлаждаться? — зло спросил Федор бригадира. — Я что, больше их за вагон получаю?

Бригадир промолчал. И вновь в хранилище стало слышно лишь тяжелое дыхание людей, согнувшихся под тяжестью широких неудобных ящиков.

Третий перекур Антоныч объявил, когда стена ящиков придвинулась вплотную к вагонным дверям, к проходу.

— После перекура начнем правую половину «забивать», — проговорил бригадир, вытирая ладонью мокрый лоб.

В ответ на эти слова Антоныча из вагона послышалось хихиканье. Показалась остренькая мордочка Цимуса с обалдевшими стоячими глазами. Из-за плеча его выглядывали оттопыренные уши Локатора. Не переставая хихикать, Цимус достал откуда-то из-за ящиков литровую бутыль, заткнутую бумажной пробкой. С горделивостью посмотрел на Ваську, поманил его к себе пальцем.

— Неплохо живете, паразиты! — восхитился Дурмашина.

Он принял из рук Цимуса бутыль, зубами вытащил бумажную пробку, сделал из горлышка хороший глоток. Проговорил, возвращая бутыль Цимусу:

— На вагоне не пью.

После перекура Цимус с Локатором работу начали с песнями. Подняв ящик до колен, они, покачиваясь, стояли друг перед другом и, синея лицами, ревели:

— Ромашки пропиты-ы-ы-ы, пропьем и лютики-и-и…

Сорвав голос, Локатор начинал сипло хохотать. Угол ящика вырывался из его ослабевших рук и грохался на резиновые сапоги Цимуса. Цимус взвизгивал от боли и валился вместе с ящиком на пол. Локатор еще пуще заходился в хохоте и, обессиленный смехом, опускался на спину стонущего Цимуса.

— Все, — проговорил Антоныч, — кажись, дозрели, Васька, убирай их из вагона.

Цимуса с вагона Васька снял легко. Подхватил его, словно мешок с комбикормами, и отнес в сторону, уложил в крапивистый бурьян. С Локатором было труднее. Лешка хохотал, отбивался от Дурмашины ногами, норовя заехать ему по зубам, рушил на голову вожака картофельные ящики. Дико матерясь, Дурмашина залез-таки в вагон, отыскал зарытую в картошке бутылку, заткнутую бумажной пробкой. Пробормотал:

— Сейчас я тебя, Леха, отключу…

Васька нацедил из бутылки в жестяную банку светло-вишневой жидкости, поднес посудину к лицу Локатора, причмокнул:

— «Экстра», Леха, «Экстра»! Пей!

Локатор, словно слепой котенок, ткнулся в банку носом, обхватил ее руками, забулькал жадно. Васька примечал, как большой мутно-дикий глаз Локатора, смотрящий на него из-под жестянки, тускнел, угасал, закрывался редкими запыленными ресницами…

Лично Дурмашине грузить без пьяного рева и хохота дружков стало даже интересней. Васька нашел свое «второе дыхание» и без особой натуги держался в ряду грузчиков. Он понимал, что Антоныч, Федор и Степа не слабосильные безвольные «волки», и старался ничем пока не выделяться и не форсить, что позволял себе иногда перед «волками».

Хотя Васька шел за Антонычем тяжело и груз на плечо брал со страшным утробным кряхтением, будто бы из последних сил, силы у него в запасе были. И он старался попусту не тратить их, беречь.

Теперь грузчики строго по очереди после каждой ходки залезали в вагон и укладывали ящики в ряды. Бросить четыре ящика в нижние ряды большого труда не составляло, а вот в верхние… После верхних рядов в глазах у Васьки темнело.

Спускаясь в хранилище, Васька окончательно приходил в себя от верхних рядов. Экономя силы, он не пытался брать груз на плечо без чужой помощи, подсказывал Кулик-Ремезову:

— А ну, подкинь!

Кулик-Ремезов с готовностью подбегал к Ваське, помогал вскинуть ящик на плечо. Потом оправдывался виновато:

— Предупреждал я Антоныча: без транспортера из хранилища не потяну. Года не те. Ну чего я здесь? А, Васька? Может, уйти лучше?

— Это дело хозяйское, — дипломатично кряхтел в ответ Дурмашина и бежал догонять грузчиков.

Дурмашина в насквозь промокшей рубахе носился по крутым каменным ступеням хранилища и вдруг приметил: среди грузчиков нет согласья. Обычно компанейский Федор был хмур и неразговорчив. На редкие вопросы бригадира отвечал нехотя, сквозь зубы. В хранилище рвал груз на плечо без помощи Кулик-Ремезова, чем вконец приводил того в смятение. У Степы настроение было под стать Федькиному. Васька поймал Степин взгляд и понял: без настроя работает мужик. А на вагоне работать без настроя, все равно что в баню идти без «маленькой».

Дурмашина наклонился за ящиком и вдруг охнул, присел. В грудь ему будто ткнули острым гвоздем. Васька, слегка испуганный, выпрямился осторожно, покрутил плечом, разгоняя боль в груди, пробормотал: «Чего ить сегодня со мной? И не пью вроде… Глонуть надо для бодрости».

Он достал Лешкину бутылку, в которой еще плескался «черт», сделал несколько глотков. Сразу по телу разлилась теплота, грудь освободилась от тяжести.

Взвалив на плечо ящик, Васька двинулся к выходу. Но теперь в его поступи не было прежней лихости и задора. Дурмашина шел трудно, будто подошвы резиновых его сапог прилипали к лестничным ступеням. Наполовину загруженный вагон давал о себе знать.

Антоныч объявил перекур.

Едва все расселись в хранилище на затаренные картошкой ящики и закурили, Кулик-Ремезов подошел к бригадиру, проговорил бодрым тоном:

— Ну, Антоныч, я, пожалуй, пойду. Подсобил вам, как мог… Я ведь предупреждал тебя: вагон без транспортера не потяну. Все хорошо, пока хорошо…

Грузчики молчали, курили.

Кулик-Ремезов потоптался неловко, добавил:

— В наряд меня за вагон, само собой, не включай. Это я так работал… Чтобы подсобить.

— Да чего там, Егор, иди, — не глядя на товарища, проговорил Антоныч, — спроси у деда Саши досок, эстакаду подремонтируй.

После ухода Кулик-Ремезова в хранилище повисла тягучая, нехорошая тишина. Грузчики затягивались дымом и друг на друга не смотрели. Лишь Васька, которого слегка разморил «черт», посматривал на всех с ожидающей ухмылкой.

— Ну что, начали? — проговорил Антоныч и поплевал на сигарету.

В голосе бригадира на этот раз не было обычной спокойной твердости. В голосе его слышалась даже виноватость.

— Погоди, Антоныч… — Федор достал из пачки новую папиросу, прикурил ее от горящего окурка. — Скажи-ка, бригадир, на хрена лично мне все это надо?

— Чего надо? — будто не понял Антоныч.

— Ну вся эта, как вон Васька говорит, альтернатива? Вот ты говорил, что без транспортера грузить не будем. Почему же вкалываем, пупы рвем?