Иосиф Герасимов - Ночные трамваи

— Скверно, — согласился Найдин. — У тебя же всегда самостоятельность была. Ты на войне на всяких шпендриков не оглядывался, сурово жил. А сейчас кто тебе мешает?

— Никто не мешает, — согласился приятель и тут же полез целоваться, радостно всхлипывая: — Вот за то тебя и люблю…

Это, однако, тоже Петру Петровичу не понравилось, и более они никогда не встречались. Петр Петрович ему не звонил, да и тот тоже. Горестно было тогда Найдину: вот, думал он, так и теряем людей, которые были дороги, начинаем жить словно бы в разных плоскостях.

Он командовал в жизни многими людьми. Черт его знает, может быть, и не очень хорошо командовал, но сейчас ему казалось: был справедлив. Во всяком случае, терпеть не мог, когда кто-нибудь из командиров унижал подчиненного. Как это ни странно, из-за этого у него произошла однажды размолвка с Катей. Ну, может быть, не совсем из-за этого, но они не поняли тогда друг друга.

Была ранняя весна сорок пятого, дивизия стояла в резерве, и он приказал занять солдат учебой, чтобы люди были в боевой готовности. Возвращаясь из штаба корпуса, он остановил машину подле небольшой сосновой рощи. Голубели лужи, и пахло близкой весной, хотя еще в тени лежали бугры пористого снега. Было приятно идти по тропинке, устеленной облетевшей бурой хвоей, шаги скрадывались, воздух напоен смоляной сладостью. Они еще не вышли на опушку, как он услышал слова команды, подумал: там идут занятия.

— Пройдем, — кивнул он Кате.

Она засмеялась, сказала:

— А мне отсюда уходить не хочется… Тихо-то как.

Если не принимать в расчет голоса, то и в самом деле в этой роще стояла необычная, благостная тишина. Он поднял взгляд вверх, там сияли освещенные солнцем вершины остроконечных сосен, резко выделяясь на ярком голубом небе. Он сам давно не видел таких сочных красок, сощурился, наслаждаясь ими. А в это время раздался резкий голос совсем близко:

— Быстрей, быстрей, мать твою… Ну что ползешь, как вша по мокрой спине, уголь чертов!

И снова воздух распорола отборная брань, и вслед за ней раздался дружный хохот. Петр Петрович быстро зашагал в сторону мелколесья и вышел на опушку. Спиной к нему в кожаной куртке, перехваченной портупеей, в сапогах гармошкой стоял офицер, а у ног его полз к луже небольшой росточком черноголовый солдат, потерявший ушанку, он полз бойко, сжимая ремень автомата. Человек двадцать, кто сидя на поваленной сосне, кто стоя, покуривая, наблюдали за этой сценой, они первыми увидели Найдина и вытянулись, побросав окурки. Круто на каблуках повернулся офицер, и Найдин сразу его узнал — это был Шаров, командир разведроты, только он и мог так фартово одеться, усы его были лихо закручены вверх, фуражка чуть сбита набок. Увидев Найдина, он вытянулся, вскинул ладонь, чтоб отдать рапорт, но Найдин ему не дал и слова сказать.

— Пройдемте со мной, товарищ капитан.

— Есть.

Они зашли за ельник. Катя с тревогой смотрела на них.

— Вот что, капитан, — Найдин взглянул на часы, — через полтора часа — ко мне. А пока вы отстраняетесь от командования ротой.

Шаров побледнел, глаза его свирепо сверкнули, но тут же сникли.

— Не понял, товарищ генерал, — осмелев, вскинул он руку к козырьку.

— Я приказов не повторяю, — резко сказал Найдин, повернулся и пошел тропой в ту сторону, где оставил машину.

Катя его догнала, преградила путь, ее грудь колыхалась, губу она прикусила, проговорила:

— Это из-за меня… да? Это из-за меня? Но я такого наслушалась. Мне плевать. Это же Шаров, его вся дивизия знает.

— А мне не плевать, — сказал Найдин. — За сквернословие наказывал и раньше и всегда буду. И пусть он трижды Шаров, но издевательства над солдатом я спускать не могу.

— Да разве же он издевался? — изумилась она. — Учил… Да им всем весело было. Что они, и отдохнуть не могут?

— Сегодня он солдата оскорбляет, завтра его по физиономии. Я это знаю. Только дай потачку.

Они сели в машину, поехали дальше, но Катя надулась, насупленно молчала, он спросил ее:

— Ну, так и будем?

— Все равно это из-за меня, — жестко сказала она. — Не будь я рядом, ты бы с ним так не стал… Я же себя теперь винить стану. Как ты не понимаешь?.. И не только я. Тот же Шаров скажет: это он взъелся, что я при его жене позволил.

Они приехали на командный пункт, Найдин занялся своими делами и уж стал забывать о случившемся, как ему доложили, что капитан Шаров по его вызову явился.

Он сидел за столом и смотрел, как Шаров, подтянутый, напряженный, сделал несколько шагов и замер. Он уж к этому времени отошел душой, подумал, что в словах Кати есть что-то важное, ведь и в самом деле будут думать, что это он из-за нее наказал Шарова, потому указал на стул, сказал буднично:

— Садитесь, капитан.

Он заметил, как в удивлении метнулись глаза Шарова, но это было так коротко, что только он со своей острой наблюдательностью мог заметить. Подождал, когда Шаров сел, спросил его негромко:

— Вы кем на гражданке были?

— Архитектурный только закончил.

— А родители?

— По их профессии пошел.

— Ну что же, — вздохнул Найдин. — Идите командуйте ротой, но пока дойдете, вспомните, что вы из интеллигентов. А это стыдно забывать… Очень стыдно.

И к изумлению своему увидел, как у этого лихого капитана по-мальчишески зарделись щеки, уши стали лиловыми. Он приподнялся и все же щелкнул каблуками, проговорил:

— Благодарю вас, товарищ генерал.

Вот ведь вроде бы незначительный случай, а помнился. Да мелочь ли?.. Из них и ткется нечто самое важное, из таких вот мелочей, может быть, они и держатся в памяти, чтобы не потерять ту самую ориентировку, о которой он только что размышлял.

Конечно, никто не может навязывать другому образа жизни. Один любит жить широко, любит, чтобы его слушали, другому нравится хорошая одежда или домашний комфорт. Все они прошли и через голодную жизнь, через муки и страдания, и нельзя винить их за то, что возникает потребность жить по-своему. Живи как хочешь, но людей не калечь, поощряя лизоблюдство да угодничество, — вот на это у тебя прав нет. Так он всегда думал, так держался сам и не спускал другим, если зарывались, потому как полагал: власть — это неизбежное преобладание обязанностей над правами, права тут не более чем рабочий инструмент, чтобы расширять свои обязанности перед людьми и делом.

Вот Зигмунд Лось был для него человеком, который и придерживался таких правил, прокурор области — ранг высокий, да ведь и на этом месте многие зарывались, черт-те что творили, но Лось не мог, он был человеком идеи, сам ведь незаслуженно срок отбывал, — это все свершалось когда-то на глазах Петра Петровича… Как же мог Найдин не верить Зигмунду? А вот Светка этого не поняла, скорее всего, и не поймет никогда, если в башку ей что втемяшится… Да, все это так, но то, что случилось нынче утром, обидело его: ишь чертовка какая, обучилась тарелки бить, обругала отца! Разве он не готов был ей помочь?