Иосиф Герасимов - Миг единый

— Хорошо, — кивнул Николай Васильевич, — вопрос ставится так: способен Ельцов руководить этим цехом?

Шергов ответил быстро, будто заранее подготовился к атому вопросу:

— Если найти ему помощника… Его опыт и знающий человек…

— А если не найдем?

— Найдем, — убежденно ответил Шергов. — Есть у нас тут один парень…

Ну вот, все объясняется очень просто. Шергов и сам понимал: рано или поздно возникнет разговор, что Ельцова надо снимать, и потому первым его затеял, — все-таки он был хозяйственником, и с немалым опытом.

— Тогда зачем же Ельцов, если есть такой парень? — спросил Николай Васильевич.

— Не волевой… Знающий парень, ему по уму и не такой цех под силу, но руководящего таланта в нем нет. Одним словом — не капитан.

— А Ельцов капитан?

— Вне всяких сомнений. Обязательно его надо сохранить.

— За чей счет? — сердито спросил Николай Васильевич. — За чей счет сохранять будем и почему именно на этой должности?

— Как это «за чей счет», — растерянно проговорил Шергов. — Он же не бездельничать тут будет.

— Но займет не свое место. Не так ли? Наверное, его можно сделать начальником службы в заводоуправлении, и он будет хорошим начальником, но это специальный цех, один из самых новых в стране, и здесь мало уметь, еще надо знать. Занять не свое место — это всегда сидеть на нем за чужой счет…

— Не совсем так, — проговорил Шергов, теперь он явно нервничал, торопливо поправлял очки двумя пальцами, потом приглаживал волосы, кепку он держал в другой руке, мял ее сильными пальцами. — Ведь до нынешнего дня был на своем месте…

В голосе его больше не было той уверенности, с которой он начал разговор, да откуда она могла быть у него, если он сам понимал — Ельцов один не сможет справиться с цехом; но, видимо, для Шергова существовало нечто более важное, чем трезвый, рациональный подход в решении этой задачи, — ну, скажем, то уважительное отношение, какое испытывали к Ельцову рабочие, и убрать его для Шергова означало подорвать и свой авторитет, поколебать репутацию справедливого человека, которую он так оберегал; могли быть и другие причины, допустим такие: «лишить Ельцова всего этого дела — жестоко, антигуманно…» Подобные ситуации давно были знакомы Николаю Васильевичу, и для себя он решил, как быть в таких случаях: если поддаться жалости, или, как принято говорить, «чувству справедливости», к которому непременно взывают, когда возникает такая история, и оставить у руля человека к делу непригодного, рано или поздно это приведет к осечке, — знающий помощник не всегда защита. У начальника — власть, он принимает решение, если начальник не обладает нужными знаниями, значит, больше шансов на то, что приказ его может оказаться ошибочным. Но есть правота и за Шерговым: люди не принимают тех, кто из-за разума позабыл о сердце, и потому убрать уважаемого всеми человека только потому, что его знания, его опыт устарели, — значит проявить черствость, бессердечие, и оправдать такое почти невозможно. Да, есть только два пути: убрать начальника или не убрать, всякие придумки с помощниками — уловки, — и для Николая Васильевича существовал только первый путь: «убрать», хотя и был риск вызвать недовольство людей, но тут надо было твердо знать — этот путь более гуманен, чем второй… Так разве Шергов этого не знал?.. Что-то жалкое появилось на лице Антона Петровича, эта жалкость притаилась за очками в потускневших его глазах, в огрубевших складках рта; нет, дело, видимо, было не только в Ельцове, а в чем-то более значительном, более важном, о чем он умалчивал и от этого страдал. Николай Васильевич не стал докапываться, еще будет время, а сейчас его заботило другое: на кого все-таки здесь опереться?

— А где этот парень? — спросил он.

— Он там, на командном…

Во время обхода Николай Васильевич определил место, откуда он завтра будет командовать пуском, это была площадка возле кольцевой печи, с нее просматривалась большая часть линии, там же стояла ЭВМ, он приказал поставить на площадке письменный стол — вот это место сразу же и назвали командным пунктом.

— Пойдем, познакомишь.

Шергов двинулся неохотно. Они прошли по широкому пролету, косые лучи били в огромные окна, где-то в середине цеха лучи перекрещивались, ломались и образовывали бесформенные туманные столбы, и вот за одним из них возникла женская фигура в брюках и свитерке; еще не увидев лица женщины, Николай Васильевич угадал — это Наташа.

Они были на командном пункте все трое, возились с ЭВМ и датчиками. Николай Васильевич взглянул на письменный стол, там стоял микрофон селектора. Наташа, увидев Николая Васильевича, улыбнулась — все-таки у нее была неожиданная улыбка.

— Привет! — помахала она рукой.

И те двое посмотрели на него одновременно, один из-под очков доброжелательно и откровенно, а другой — чуть насмешливо-высокомерно, по-мальчишески задиристо, так смотрят студенты на молодого профессора, чтобы подчеркнуть свою независимость.

— Мой муж, — сказала Наташа, указывая на очкастого.

— Латышев, Павел, — рука была большая и мягкая.

— О нем и речь, — сказал рядом Шергов.

Но уж тянул руку другой, черноволосый, в сером свободном свитере:

— Андрей Ризодеев.

— Как?

— А он наш, с нашей слободы, — усмехнувшись, пояснил Шергов. — Из блудных сыновей. Покружил, покружил по свету, да опять сюда прибежал. Нюх-то у него есть. Вовремя прибежал, как раз нам специалисты его профиля нужны. Электроника…

Андрей рассмеялся, от этого на его смуглых щеках образовались ямочки, было что-то лихое, ухарское в нем, и заговорил он, кривляясь под мужичка:

— А мы и другое могем, к примеру, блоху подковать.

«Значит, трое, — подумал Николай Васильевич, — не так уж мало для начала…»

— Селектор подключен? — спросил он, кивнув на письменный стол.

— Так точно, — все еще слегка паясничая, доложил Андрей.

Теперь Николай Васильевич твердо знал, что делать: незачем обходить участки, надо устроить селекторную перекличку, это будет одновременно и проверкой и репетицией, и проводить эту перекличку будет не он, а вот этот Павел Латышев, — посмотрим, что он умеет, ну, а чтобы у операторов не вызвать ненужных толков: почему-де у микрофона не Ельцов или Шергов, а Латышев, — его можно назвать хотя бы начальником штаба, который организуется только на завтрашний день.

— Объяви, обхода не будет, — сказал Николай Васильевич Шергову, — вместо него — перекличка. Поведет начальник штаба Латышев.

Шергов все понял сразу, привычным своим нервным движением поправил очки, метнул взгляд влево — там стоял Ельцов, Николай Васильевич и не заметил, как тот подошел; Ельцов стоял, устало свесив руки. Потом Шергов взглянул на Латышева, на краткий миг обозначилась на лице директора неприязнь, но тотчас стерлась, сменившись решимостью. Шергов сел к столу, нажал кнопку селектора и объявил то, что велел Николай Васильевич, потом встал, уступая место Латышеву.