Иосиф Герасимов - Миг единый

Леля включила магнитофон — по заведенному порядку, в этот час они отдыхали: никаких рабочих разговоров. То была Лелина воля. Утверждая этот порядок, она ссылалась на опыт древних: беседа, мол, одно из величайших удовольствий в мире, но для нее нужен досуг. Нужен каждому, кто умеет работать; человек же, тратящий все свободное от сна время на работу, доказывает лишь, что он поставил перед собой непосильную задачу и требует от себя слишком многого… Мужчины с ней соглашались — рассуждения ее были логичны, но дело было в том, что ни Юрию Петровичу, ни Родыгину еще не приходилось встречать в своей среде людей, которые бы ставили перед собой задачи посильные… Они не спорили с Лелей, внешне подчинялись ей, а на самом деле томились, ожидая, когда смогут перекинуться соображениями о делах заводских.

Едва Родыгин заговорил, Юрий Петрович насторожился: ему подумалось, что директор сейчас скажет о завтрашнем приглашении к Николаю Васильевичу. Но Родыгин ни с того ни с сего начал рассуждать о разных уровнях управления. Он говорил: вот научный работник, исследователь может интересоваться наукой во имя науки или ради тех возможностей, которые эта наука ему предоставляет, — престиж среди товарищей, личный успех. Инженер может интересоваться созданием какого-нибудь устройства, которое работает, повышает производительность или вносит в технику какие-нибудь новые качества. Но есть такой уровень, на котором принимаются решения по глобальным вопросам. Там прежде всего интересуются не наукой и техникой, не открытием или машиной как таковыми, а конечными результатами, согласуя их с государственным престижем: безопасностью, повышением жизненного уровня, увеличением занятости… Конечно же исследования и разработки вносят вклад в достижение этих целей, однако ценность этого вклада не связана непосредственно с научной важностью открытия; и наоборот: порой многие даже блестящие исследования не получают практически никакого резонанса за пределами ученого мира…

Родыгин сидел, откинувшись на спинку стула, мягко улыбался, и можно было подумать, что, говоря все это, он любуется собой, своими словами, своим голосом. Но Юрий Петрович знал: это не так. Родыгин просто размышляет, не утруждая себя доказательствами. Если начать с ним спорить, он, возможно, и будет защищаться, но постарается увести спор в совсем иную сторону, и если завтра его спросить, о чем шел нынче разговор за столом, то, пожалуй, он и не вспомнит. И все же Юрий Петрович слушал его внимательно, ему казалось: вот-вот он уловит связь между размышлениями Родыгина и вызовом к высокому начальству.

«Он что-то знает», — думал Юрий Петрович, пощипывая пальцами узкие, аккуратно подстриженные усики. Вот же привык к ним, и Леля привыкла, хотя начал с баловства — на отдыхе решил попробовать, пойдут или нет. А когда отрастил, Леля назвала их «негодяйскими», но сбрить не заставила…

Леля вышла по своим делам на кухню, и тотчас в карих глазах Родыгина вспыхнула мальчишеская лихость — он придвинулся к Юрию Петровичу:

— Хочешь анекдот?

И стал рассказывать что-то о трех любовниках… Юрий Петрович так и не расслышал анекдота, думая о своем, и, когда Родыгин грохнул смешком, вежливо поддержал.

— Забавно, верно? — спросил Родыгин, и в это-то мгновение Юрий Петрович отчетливо понял: а ведь он ничего не знает о приглашении Николая Васильевича. И тут же возник вопрос: говорить или не говорить? Он припомнил необычную интонацию голоса Суконцева и чутьем угадал: ничего говорить не надо — Родыгина обошли не случайно. Вот вернется, тогда и расскажет; может, пустяк какой, только зря человека растревожишь… И, решив так, Полукаров больше об этом не думал…

В пять утра Чугуев подогнал «Волгу» к дому Юрия Петровича, а в начале десятого они уже были у министерства.

Юрий Петрович всегда чувствовал себя неуютно в этом сером старом здании, в его широких коридорах, где по обе стороны тянулись ряды дубовых дверей и светились частыми, решетчатыми переплетами внутренние окна. Здесь в любой час было многолюдно. Все куда-то спешили, торопились, но понять цель и направление этого движения было нельзя… Юрий Петрович тоже почему-то начинал суетиться, хотя это было совсем не в его характере. Потом, вспоминая свою суетливость, он досадовал, что всегда выглядит в стенах министерства провинциальным. Ему становилось неловко, он давал себе слово, что в следующий раз будет держаться так же, как и на заводе, — просто и уверенно. Но стоило ему попасть в этот длинный и широкий коридор, как уверенность покидала его.

Прежде всего надо было зайти к Суконцеву, и Полукаров зашел. Суконцев сидел за деревянной перегородкой, отделявшей его закуток от большой комнаты, где тесно стояло столов десять. Все здесь знали Юрия Петровича, и потому с каждым надо было поздороваться. Видимо, это доставляло сидящим за столами удовольствие, во всяком случае все они неизменно улыбались Юрию Петровичу.

Суконцев, рыхлый полный человек, с нездоровым в крупных порах серым лицом и маленькими глазами, завидев Юрия Петровича, механически поправил старенький галстук, который стягивал его короткую шею: воротник белой сорочки торчал концами вверх, как это часто бывает у грузных людей. Помедлив немного, словно раздумывая, он поднялся навстречу Юрию Петровичу, по-боксерски пожал ему двумя руками руку и предложил садиться.

Этот маленький закуток, где едва помещались стол, сейф и тумбочка с тремя телефонами, Суконцев называл кабинетом. Когда Юрий Петрович впервые попал сюда, то внутренне ахнул от удивления; он — в то время молодой инженер, ставший начальником цеха, — был обладателем кабинета раз в десять большего, чем у Суконцева. Но дело было не только в размере «кабинета»… По наивности своей Полукаров полагал, что у Суконцева, всегда категоричного и уверенного в себе, все должно выглядеть внушительней и основательней, чем у цехового начальника. Потом он уж смеялся над своей наивностью — понял, как отличается управленческое дело в министерстве от заводского. Родыгин как-то сказал ему: «Прикладные науки, старина, только тогда вводятся в действие, когда по-настоящему жареный петух в одно место клюнет. Нас клюнул. А они пока и телефоном обходятся. Куда им спешить?» Правда, ходили слухи, что где-то строится новое здание министерства и там будут учтены все новейшие управленческие механизмы, но это слухи, а пока…

Суконцев взял у Юрия Петровича бумаги, долго и внимательно просматривал их, делая пометки карандашом, изредка взглядывая на часы… потом двинул стулом и сказал:

— Пора. Пойдемте, провожу…

Суконцев вел Юрия Петровича коридором так, словно старался оборонить от столкновения с каким-нибудь неловким человеком. Они спустились двумя этажами ниже и попали в зону тишины: здесь не было ни беготни, ни хлопанья дверьми; двое в темных новеньких костюмах стояли возле высокой, на длинной ножке металлической пепельницы, задумчиво курили, с беспокойством поглядывая на дубовую дверь. Суконцев и Юрий Петрович прошли мимо них в конец коридора, вошли в приемную, где работали за машинками две секретарши — пожилая женщина и строгого вида девица.