Иосиф Герасимов - Миг единый

Так он начал размышлять, когда стал начальником цеха, но еще до этого он искал, в чем может проявить себя, с первого же дня работы стал искать, как только они с Лелей приехали в Лебеднево. «Вот здесь мы и начнем», — сказал он, как только они сошли с поезда на платформу старенького вокзала с пузатыми колоннами ядовито-желтого цвета, и Леля сказала:

«Какая безвкусица! Куда мы приехали?»

«На станцию своего назначения», — ответил он.

У них и багажа-то было: старый, еще отцовский чемодан и тюк. Они сели в дребезжащий, разболтанный трамвай и ехали долго, сначала кривыми улицами с грязными заборами, мимо пыльной сирени и разросшихся тополей, потом через длинный мост, за которым клубились многоцветные дымы завода… Их поселили в общежитии — деревянном двухэтажном доме, дали комнату как семейным специалистам. Жить в этом общежитии было трудно. По вечерам дом гудел от пьяной гульбы, а утром в коридорах пахло кислым табачным дымом и мочой. Потом дом этот снесли, а на его месте разбили сквер; общежитие, и не одно, построили в другом конце города. Впрочем, ему было все равно, где жить. Его сразу захватил цех — огромный, почти с километр длиной, с широкими пролетами и стеклянной крышей. Он влюбился в него с первого взгляда, и все, что не имело прямого отношения к предмету его влюбленности, перестало занимать его. Юрий Петрович попал в самую горячку: цех строили, чтобы он катал холодным способом трансформаторную сталь. Тут дело было вот в чем: почти все зарубежные фирмы отказали нам в поставках трансформаторной стали. Удар был нанесен чувствительный, потому что именно в это время строились мощные электростанции, развивались новые отрасли промышленности, и без трансформаторной стали нельзя было сделать и шагу. Вот почему так быстро построили этот цех. Когда вошел в него инженером по оборудованию Юрий Петрович, цех еще ни одной тонны трансформаторной стали не дал, и весь завод с напряжением ждал, когда же это наконец случится.

Мучились с технологией. Рулоны стального листа поступали из цеха горячей прокатки. Чтобы придать этой стали высокие электромагнитные свойства, доводили до минимума углерод и максимально повышали количество кремния. Сталь сразу же делалась хрупкой: под валками прокатного стана крошилась, как стекло. Как прокатать малоуглеродистую сталь? Задача казалась неразрешимой, однако и японцы, и шведы, и американцы катали трансформаторную, и их фирмы ревниво оберегали секреты технологии. На заводе издергались. Была создана специальная группа, которая проверяла весь путь изготовления стали — от доменного процесса, выплавки, горячего проката. Проверяли все до мелочей, чтобы отыскать, где же происходит сбой, но ничего найти не могли…

Вот в какое время появился в цехе Юрий Петрович. Шли монтажные работы, налаживались механизмы, и он сразу же начал работать с наладчиками. Еще студентом на практике он обнаружил в себе одну особенность — сразу определять внутреннюю суть машины, то есть тот основной узел, на котором держатся все остальные части механизма, и вместе с тем видеть не только результаты работы этой машины, но и понимать, как они согласуются со всем циклом. Такое ви́дение давало ему возможность определять достоинства и недостатки механизма и тут же отыскивать возможность его улучшить. Это сразу поняли наладчики и, если что-нибудь не получалось с тем или иным механизмом, звали Полукарова, уверенные, что, кроме него, никто не сможет устранить сбой. И в самом деле, в большинстве случаев Юрий Петрович с ходу нащупывал причину поломки или несогласованности. И порой досадовал, считая, что наладчикам просто лень возиться: все так просто, что могли бы и сами разобраться. Но Леля поняла, в чем тут дело; она давно уже подозревала, что Полукаров обладает редкой инженерной интуицией и это-то дает ему возможность видеть то, чего не видят остальные.

Вся власть в цехе в те дни была в руках Суконцева, его командировали из министерства с твердой задачей — добиться выпуска трансформаторной. Поначалу он созывал по три, а то и по четыре совещания на день. Управленческий дом еще не был закончен, собирались в цеховом «красном уголке». Суконцев садился за стол, остальные располагались на скамьях, стульев тоже еще не завезли, не до этого было. Суконцев говорил мало, больше слушал, потел, вытирал серое пористое лицо и волосы большим платком. Нервы у всех были на пределе, и совещания часто превращались в склоку: прокатчики кричали на сталеваров — мол, поставляют негодные слябы, те на доменщиков и прокатчиков — мол, не умеете как следует прокатывать. Порой и понять, о чем речь, было невозможно. Суконцев тяжело смотрел на всех, и постепенно под его взглядом в комнате умолкали, и тогда он коротко объяснял, что нужно сделать немедленно.

Иногда на эти совещания приезжал директор Кривцов — когда-то известный по всему Союзу, о нем много писали и говорили на всех совещаниях металлургов. Сейчас это был согбенный, старый человек с желтой, безволосой головой. Ему давно было пора уходить с завода, но он не мог решиться, цеплялся за свое место. Кривцов садился рядом с Суконцевым и строго молчал; Суконцев же не обращал на него никакого внимания. А дни шли… И когда оставалось до срока недели три, на завод приехал профессор Поповский. В группе, созданной Суконцевым, были ученые из Института черных металлов, но конечно же не такого масштаба, как Поповский, который в тот год был в особой славе. Прокатные станы были давней его специализацией, потом он начал выступать и как философ и как социолог, в общем, он был знаменитостью тех лет. Вызвал его на завод Суконцев.

Поповский появился в цехе в окружении множества людей, широкогрудый, с короткой шеей, в трикотажной легкой рубахе. Был июнь, и на город навалилась тяжелая жара. Она чувствовалась и в цехе, хотя здесь была неплохая вентиляция. Поповский быстрыми, острыми глазами оглядывал все, не пропуская мелочей, а вечером в том же «красном уголке» провел совещание. Он напомнил, что опыта производства холоднокатаной стали на таких станах, как здесь, отечественная металлургия не накопила, ситуация авральная, и поэтому лучше всего применить метод м о з г о в о й а т а к и. Метод этот предполагает участие всех заводских работников, а не только тех, кто входит в группу, и основан на следующих правилах: не объявлять ложной ни одну идею, а исследовать ее, даже если она кажется весьма сомнительной; всем, кто участвует в поисках, оказывать поддержку.

М о з г о в а я а т а к а, объяснял Поповский, преследует цель собрать урожай новых идей, усилить обмен мнениями, чтобы найти необходимый вариант решения…

И вот с этого дня прекратились склоки и свары, цех зажил и задышал по-новому, люди думали, люди искали. Эта обстановка подстегнула и Юрия Петровича. Занимался он главным образом своим делом — наладкой оборудования, но мысль его теперь была направлена и на прокат трансформаторной. Однажды он присел в пролете передохнуть, здесь было прохладней — скамья стояла рядом с вытяжной трубой. Он сидел неподалеку от пятиклетьевого стана, медленно оглядывал цех. Вверху под сводами кружилась стайка воробьев, и совсем неподалеку от них работала бригада сварщиков. Воробьи были привычны к сварке и не боялись ее, а возле стана возились вальцовщики, заправляя полосу. Юрий Петрович смотрел на них и думал: как все-таки несовершенна эта машина. Сколько автоматики, а вот заправку в валки рабочие ведут вручную… Впрочем, он в каждой машине видел несовершенства, тут Леля была права, когда говорила: «Тебя всегда что-нибудь не устраивает». Он сидел и лениво думал, что надо бы сообразить автоматический подаватель, — но это уж позднее, когда будет время. Рабочие валки медленно прокручивались, поблескивая синей полировкой, и внезапно то, над чем так мучительно бились в цехе, показалось Юрию Петровичу настолько простым и ясным, что он даже усомнился поначалу, а возможно ли такое решение. Он стал прикидывать снова и снова, и получалось: теоретически он абсолютно прав. «На уменьшение» — слова эти оказались ключом к тайне. Если немного упростить, процесс проката можно свести к такой схеме: из электросталеплавильного цеха в цех горячего проката поступал сляб. Там его раскатывали в тонкую стальную полосу, сворачивали в рулон, и рулон этот по подземному транспортеру поступал в цех холодного проката. Здесь его пропускали через травильное отделение, через ванны с серной кислотой, чтобы снять окалину, потом через черный обжиг, чтобы свести до минимума содержание углерода, и только после всего этого полоса шла на пятиклетьевой стан. Могучие валки с обеих сторон обжимали ее и… сталь крошилась, полоса рвалась. Почему?.. Вроде бы с ней обращались деликатно — первые валки давили на нее не очень сильно, а уж потом все увеличивалось и увеличивалось обжатие… И Юрий Петрович подумал: «А не прокатывать ли наоборот?.. Сначала сильнейшее обжатие, а уж потом — на уменьшение». За этой, казалось бы, простой мыслью стояло вот что. После горячего проката в стали резко укрупнялось зерно, при черном обжиге оно еще больше увеличивалось, а крупнозернистая сталь хрупкая. Но если сразу обрушиться на нее всей силой валков, то зерно можно разбить. Сверху, правда, образуется наклеп, вроде как от удара молотком по гвоздю, но потом этот наклеп можно будет снять термообработкой, зато и крупного зерна не будет, и тогда сталь станет вязкой, ее можно будет прокатывать… Вот так все это выглядело, если упростить мысль.