Алексей Пантиелев - Белая птица

Лейтенант подполз, хрипло дыша, и сказал Бигусу деловито, как мог бы сказать командиру взвода:

— Вон к тому бугру, да, да, пулеметчиков не подпускай, всё… А то они нас причешут с фланга. Ясна задача? Выполняй, всё!.. Пока не перейдут границу, огня не открывать. Выбери одного, веди на мушке, понял? Всё… Давай, Степа, гляди и не отвлекайся. Действуй, всё.

Это были последние слова лейтенанта, которые он запомнил.

Бигус приник глазом к оптическому прицелу, посадил на пересечение нитей пулеметчика из правой колонны японцев и повел, выговаривая сквозь зубы:

— Зачем вы посетили нас? В глуши забытого селенья я никогда не знала б вас, не знала б горького мученья…

И женщины помоложе засмеялись.

Тишина. Ясное теплое небо. Без выстрела три колонны японцев подошли к линии границы и стали рассыпаться в цепи, ускоряя шаг, затем побежали, не очень резво, как на полевых учениях.

Пулеметчик справа не бежал, лишь шагал широко, неся «льюис» на плече. У знакомого всем, кто был в наряде, плоского белого камня он оглянулся на своих. Сутулясь, пошел, будто по болотным кочкам. Прошел шаг, другой, третий… А Бигус почувствовал, как невидимая тяжесть ложится ему на шею. «Стой, стой, с-с-с…» Палец сам собой, до команды стал жать на спусковой крючок. И Степан Бигус услышал гулкий, унесенный эхом выстрел, свой первый выстрел; его догнала команда Махалина: «Огонь».

Пулеметчик остановился на четвертом шагу; каска сбилась ему на глаза, словно его ткнули в лоб. Так он стоял мертвый. Снайпер редко ранит, потому что целит обыкновенно в голову, под каску.

То, что было дальше, ни на что не походило… То, что было дальше, длилось несколько минут, а для пяти из одиннадцати — всю жизнь.

Японцы открыли сильный огонь. Бигус этого не чувствовал, потому что его не видели, хотя он стрелял непрестанно, стрелял, как машина, как никогда до этого боя. Теперь Бигус не думал о том, чтобы показать себя. Он работал. Японцы сунулись в его сторону и залегли. Начались перебежки и оборвались; снайпер прижал и ползущих. Тогда японцы словно бы сплыли по сопке влево, ближе к тем, которые атаковали во фронт.

Когда такое делает маршал, это не забывается, как Верден или Сталинград… Но Бигусу некогда было понять, что он сделал. «Попятились? Всё», — подумал он словечком лейтенанта.

А Анна вдруг вскрикнула:

— Забыл! Забыл его приказ!

В тот же миг, будто мельничное колесо, остро просвистело над головой Бигуса. Пилотку сорвало с затылка. Веером взметнулась отсеченная трава. С треском вскипал мелкий щебень, каменная пыль колола шею и щеки. Пулеметная лава стучала, звенела, плясала над солдатом.

«Простите, товарищ лейтенант… Простите, товарищ лейтенант…» — мысленно просил Бигус, скрипя зубами. «Льюис» был, понятно, на том самом бугре, на который указывал Махалин.

Не отрываясь грудью, животом, щекой от земли, Бигус стал поворачиваться в сторону огня, и его винтовка поворачивалась вместе с ним. Исподлобья он вглядывался в заросли травы. Она была высока и густа. В одном месте, по-за бугром, в тылу, по ней будто бы провели птичьим пером… И вот Бигус различил дорожку, простриженную пулями, — стебельки срезаны, надломаны и висят редким пунктиром. Есть! Из зелени торчало маленькое вороненое око под строгой бровкой мушки.

«Товарищ лейтенант! Сейчас…»

У «льюиса» кончился диск. Бигус мягко дослал патрон в ствольную коробку. Наложил крест оптического прицела на дуло пулемета и чуть опустил. А когда тот снова начал, спустил курок. Пулемет смолк.

Но японец воскрес. На секунду-две, не больше, он приподнялся на локтях, переставляя ножки пулемета. Бигус глянул на него сквозь оптику. Увеличенное, выросло перед его глазом оттопыренное смуглое ухо. Выстрел. Японец лег на пулемет. И тут же опять он воскрес и завозился у «льюиса». Выстрел — и в третий раз он улегся.

Бигус конвульсивно, точно контуженный, дернулся щекой, ожидая четвертого. В магазине был еще патрон… Однако четвертый не высовывался, и Бигус не шевелился, не дышал, не думал — неведомо сколько времени, и Анна с ужасом смотрела на него.

— Господи, господи, господи… — шептала тетя Клава.

Неожиданно огонь стих разом везде. Бигус осмотрелся, оторопь прошла. Он испугался. Японцы добрались до наших окопов. И теперь хорошо было видно, что их — толпа, а наших и не различить. Теперь Бигус был открыт отовсюду, кричал, как телеграфный столб в степи.

«Беги, беги!» — думала Анна, глядя на его выпуклый лоб, выпуклую грудь. Он был еще не ранен. Он должен быть ранен. А мог быть убит!

Позади маячили спины японцев. Бигус вскочил и побежал им вдогонку, разворачивая на бегу правое плечо, вытягивая назад руку с гранатой. Швырнул… Крепко рвануло в камнях. Японцев разметало. Бигус увидел Лесняка, бывшего повара их заставы, с винтовкой наперевес, на согнутых ногах, словно пляшущего вприсядку. Штык на его винтовке не блестел, он был мокрый.

Позднее в газетах писали, что Бигус подобрал и вынес раненого товарища, а кого — не писали. Наверно, Лесняка Романа. Скорей всего, Романа… Но как он его вынес и вынес ли? Шут его знает. Помнил Бигус, как на него бежал японский офицер, высоко держа в руке клинок, будто сидя на коне. Бигус хватил его прикладом по башке. Писали, что Бигус оттащил раненого в б е з о п а с н о е место. Где было это место — не запомнилось. Не помнил он и того, как укрылся сам.

Обессиленный, не видя нигде своих, лежал Бигус уже на виду у камышовых дебрей Хасана под огнем со всех сторон.

Японцы собирались кучками на скатах сопки, словно не находя себе дела… Но камыши — вот они. Бигус напрягся, чтобы рывком вскочить, и оскалился беззвучно от лютой боли. Левая рука не слушалась до локтя. Достали и нас.

Пуля, точно зубилом, ударила в затвор, сорвала гребень. Щепка, крашенная с одной стороны и белая с другой, впилась в щеку; Бигус видел ее левым глазом.

Рукав на левой руке намок, прилип к коже; и кто-то ковырялся в ране зубастым рыболовным крючком, дергал и рвал, дергал и рвал. «Ух ты…» — думал Бигус удивленно и беспомощно. И полз, полз, загребая правым боком.

В камышах зашуршало. Бигус различил зеленые петлицы и затаился. Это мог быть японец. Оказалось, что там Шляхов Трофим, отделенный командир, земляк, из Горловки. Они коротко гэкнули, узнав друг друга. И тотчас кинулись друг другу в ноги. Упала граната — ружейная. Бигус инстинктивно прикрыл левую руку правой. Когда же он потом поднес саднящую правую кисть к глазам, она была черна от железных осколков.

Ранило по второму разу и Шляхова, однако он крутил ручку полевого телефона. Здесь был телефон! Был командир — Трофим Шляхов, и он говорил ровным тихим голосом со старшим лейтенантом. Ну, добре… ну, тогда посмотрим….