Алексей Пантиелев - Белая птица

— А оркестром… я дирижировал, не Барабохин!

Адъютант, словно на строевом плацу, козырнул командиру полка, щелкнув каблуками так, что незримые шпоры зазвенели. Но майор не уступил, тоже щелкнул… Малый понятлив, почуял неладное — и в сторону. Улыбаясь ему вслед, Небыл поздоровался с подполковником.

Подполковник, невысокий ростом, плотный, гладкий, не понимая его улыбки, настороженно и несколько высокомерно приподнял белесые брови. Но Ян не обратил на это внимания. Сев рядом с гостем на деревянную скамью у круглого полированного обеденного стола, он любезно позвал:

— Александр Мокеевич!

Адъютант мгновенно вырос перед ним.

— У Шумакова был?

— Так точно. Час, как от него. Командир роты ранен в голову, замполитрука Шумаков принял командование ротой.

— Это мне известно. Что он делает?

— Закапывается.

— До сих пор? Так с утра и не перестает?

— Нет вроде…

— Что значит «вроде»? Что он делал, когда ты уходил?

— Закапывался.

— Кто же это его надоумил? Может, раненый командир? Или ты?

— Нет. Он сам.

— Так, Федя, та-ак… Грамотный мужик, а?

— Между прочим, товарищ майор, с ним тот самый флейтист. Неведомо какими путями к нему попал. Говорят, прилепился после противотанкового рва и не отстал. А Барабохин его в потери записывает…

— Это понятно, — сказал Небыл. — Я бы сам прилепился к Шумакову, как к брату.

— Нашли там в какой-то яме еще гражданского, из здешних жителей. С гармонью. Шумаков их обоих — в переднюю траншею, заставил играть. Шпарят дуэтом без передышки.

— Зачем?

Адъютант небрежно пожал плечами. Командир полка насупил брови.

— Ну, так я тебе объясню, зачем! Попозже…

— Я понимаю, товарищ майор: хочет подбодрить…

— Вопрос: кого подбодрить, младший лейтенант, — перебил майор. — Противника он «подбодряет»! Дошло? Ты что такой — на себя не похожий? Чем недоволен?

— Выгнал он меня, товарищ майор.

— Как? Моего офицера связи?

— Велел вам доложить, что выгнал…

— За что? Мешал ты ему?

— Нет вроде…

— Опять «вроде», — проговорил Небыл, прищуриваясь. — Хотел принять командование ротой?

— Хотел, товарищ майор…

Ян рассмеялся от души, хлопнул ладонью по столу.

— Ну, спасибо, что хоть не темнишь. Опиши, что перед ним?

— Метрах в ста кустарничек, такой дрянненький. Оттуда простреливают короткими очередями, редко, лениво. Раз в пять минут примерно кидают одну-две мины по тому месту, где флейта и гармонист. В общем, тихо…

Ян пристально оглядел адъютанта с ног до головы.

— Ты что это дурака валяешь, Александр Мокеевич? Ты что мнешься? Нездоров?

— Так я говорю, товарищ майор: перед его траншеей — два танка.

— Два танка! — вскрикнул командир полка.

— Ну да. Один, который подальше, горел. Экипаж его Шумаков расстрелял, валяются на виду трое. Другой танк поближе — на одной гусенице. Экипаж внутри, но огня не ведет, башня задрана к небу.

Небыл бегло, нервно постучал концами пальцев по столу.

— Вылазки немецкие были к танкам?

— Пока Шумаков не подпускает. И его к ним не подпускают. Вот что ночь покажет… Но врет… врет в глаза, будто первый танк тот флейтист поджег!

— Ах, ты… сукин ты сын… — сказал Ян, не повышая голоса, скупо приоткрывая свой большой рот. — Начальника штаба ко мне!

— Он уже знает все… — быстро проговорил адъютант, и лоб его под кубанкой вспотел. — Товарищ майор! Головой отвечаю, что вранье. Может, сам Шумаков поджег, ничего не скажу, но только не тот. В жизни не поверю. Врет нахально…

— Хор-рошо врет, Саша! Поучиться у него врать. А если не врет? Сказано: тяжело в ученье — легко в бою.

— Вообще-то метко он… бросает эти… бутылки «КС»… Говорит, что набил руку на игре в кости. Что эта за игра?

— Азартная. На большие деньги, — с усмешкой ответил Ян.

— Вот видите! При чем тут танк?

Небыл покачал головой.

— Ревнуешь, завидуешь? А еще хотел принять роту. Ты герой, Саша, но не командир. По мне, брат, танк, который флейтист поджег, всего дороже.

— Простите, не доходит, товарищ майор…

— А ты не дури, не дури у меня. Начальника штаба, я сказал!

— Есть. — И тут же зажужжал зуммер.

Гость из фронта заметно покраснел. Он слушал командира полка с накипающим раздражением. Терпение его истощалось.

— Прошу прощения, товарищ подполковник, — бросил вполголоса майор и тут только заметил на его петлицах серебристый значок военюриста, блеснувший в свете керосиновой лампы.

«Прокурор? Начальник трибунала?» — подумал Ян, но и теперь намеренно не осведомился, с кем имеет дело.

Он встал, оперся руками о стол и, глядя себе на руки, словно под ними была расстелена карта, сказал:

— Состояние вверенной мне части расцениваю как трудное. Второй батальон, на моем правом фланге, продвинулся всего метров на восемьсот, третий, в центре, — на четыре километра, как уже докладывал младший лейтенант, а первый, правофланговый, — порядка семи-восьми километров. Как раз головной ротой на правом фланге командует замполитрука Шумаков. Таким образом, я зарвался правым флангом и увяз левым. Управление полком в настоящий момент считаю расстроенным. Не научились пока еще воевать в условиях тактического успеха, в глубине. В этом вопросе нет зрелости — головокружение. Как говорится, взяли высокую ноту, натужились до самого сильного форто-фортиссимо… и сфальшивили, пошли врозь!

Подполковник насупился. Сказал почти враждебно:

— А какое это имеет значение, товарищ майор… вот это все ваше расстройство… музыка, понимаете… когда тут армия вклинилась в прорыв у рощи Лань!

«Хвалишь? Что же тебя так злит?» — с удивлением подумал Ян.

Часто, сильно стуча каблуками сапог, вошел, почти вбежал комиссар и с порога закричал:

— Командир! Друг ты мой дорогой! С фортуной тебя, с викторией! Армия идет вперед. Товарищ подполковник, армия наша пошла. И больше вам скажу: зашевелился весь фронт под Москвой… Чуете, други? Прогнулся на запад, впервые на запад! Кажется, кажется, идет то время, когда мы увидим в сводках не рощу Лань, а населенные пункты и города. Ян грузно сел, радостно шепча:

— Не сглазить бы.

Вошел начальник штаба и тоже с ходу доложил:

— Товарищ майор, перед Шумаковым, по-видимому, танковое подразделение немцев в нашем полном окружении. Первый котел в моей жизни, товарищ майор!

— Котелок… — поправил Ян.

И выжидающе повернулся к подполковнику. Тот развел руками, шумно, протяжно вздохнул.

— Строго говоря… я не вправе разглашать… И я к вам по другому делу, касательно штрафника. Который, понимаете… Но… Как будто бы у нас… вы уже слышали тут… будет гвардия! И по всем статьям, данные у вас такие, — закончил он, качая головой, точно с сожалением, — что быть вам, понимаете… гвардейцами!