Борис Попов - Без четвертой стены

— Неправильно, Галина Прохоровна! Вы поняли неправильно. — Это заговорила Эльга Алиташова. — По-моему, нам предлагают очень хорошую вещь. Предлагают учиться, стать настоящими артистами. Я первая знаю, что по конкурсу не пройду. А участвовать все равно буду. Ну и что, у меня тоже есть профессия, и очень хорошая. — И обратилась к Олегу Борисовичу: — Я продавщица в молочном отделе, Олег Борисович, гастроном на углу Политкаторжан и Мамина-Сибиряка, заходите, у нас творог вкусный. — И продолжала: — Не пройду, организую у себя на работе драмкружок, а в театр буду ходить как зритель и гордиться, что я работала с Петром Андреевичем. Правильно?

— И не только это, — поднялся человек с бородкой и в кителе. — Я помогал Петру Андреевичу, — пояснил он Олегу Борисовичу, — по репертуарной части, мои привязанности иного рода, чисто, я бы сказал, литературно-просветительские. Мнение мое такое: все же мы предприятие дилетантское, любительское. Конечно, в глуши и это хорошо, полезно. Мы убивали, как говорится, скуку. Но ведь растет город, населения становится все больше. Да и уровень требований все повышается. Любительские спектакли не удовлетворят возросшие интересы. Я приветствую подвижнические старания Олега Борисовича и Петра Андреевича создать у нас настоящий театр. Понимаю, что и сам получу отставку, но готов помогать всем, чем могу.

— Олег Борисович! Дайте мне слово. — Красновидов обернулся, над ним стояла крупная женщина с высокой, подхваченной большим роговым гребнем, прической, с мужскими чертами лица, на котором по-оперному ярко были накрашены брови и губы. — Я в этом театре, — она волновалась, теребя в руках платочек, — с приезда сюда Петра Андреевича Рогова, он не даст соврать. До этого работала в Игарке, потом в Нижнем Тагиле, затем в Магадане, — говорила она тоже по-оперному, с чувством, но фальшиво. — Я профессионалка, в моем послужном списке более двадцати ролей. И комедийные, и бытовые, играла комиссара бронепоезда, ведьму в «Макбете». Теперь объявляется конкурс, и что же? Мне, опытной актрисе, выходит, заново держать экзамен? Объясните.

Она села, все теребя платочек, и трудно было определить, то ли платочек очень мал, то ли руки ее так велики, что платочка почти не видать.

Рогову снова пришлось взять слово.

— Друзья, ущемить мы никого не хотим. Понимаем ваше волнение, тревоги. Скверно, если бы вы оказались равнодушными. Дело мы делаем трудное. Сами не справимся, не хватит сил, чтобы театр создать, нужны единомыслящие и самоотверженные люди. С вами я начинал, с вами собираемся и продолжать. Не смеем заверять, что из всех выйдут профессиональные артисты, это определяет время и труд. Мой совет — идти на конкурс. Смена профессии, конечно, дело серьезное, а в театре успех зависит от многих причин, всего не предугадаешь. Здесь риск.

Он посмотрел на Олега Борисовича, тот отвел глаза. Интуиция и на этот раз не подвела Красновидова, знал: все окажется труднее, потому так и удивляло благодушие Рогова. Но за то, что Петр Андреевич взял на себя труд сообщить обо всем коллективу, Красновидов был искренне благодарен. Рогов сделал это лучше, чем сделал бы он. Не успел Красновидов так подумать, как случилось совсем непредвиденное.

Будто спичку бросили в порох, зал взорвался шумом и разговорами, долго сдерживаемое волнение вырвалось наружу. Все закричали, заспорили между собой, кто-то взвизгнул. Похоже, визжала актриса из Магадана. Последних слов Рогова «всех вас люблю и в обиду не дам» никто уже не слышал.

Ксюша пос к носу столкнулась с Красновидовым в булочной.

— Вы обманщик, — сказала она. — Ваше «завтра» длится уже неделю.

Красновидов оправдываться не стал. Сказал только: «Извините». Он не предупредил Шинкареву, что поход к руководству города откладывается, так как перед этим ему необходимо было обратиться в областное управление культуры.

— Надо было вооружиться: инструкции, положения-уложения, законы. Я ведь в делах административных, Ксюша, не очень… Прождал ответа целую неделю, зато теперь знаю, что к чему.

— Ответ уже пришел? — Ксюша слегка ткнула указательным пальцем Красновидову в грудь.

— Лежит у меня в боковом кармане, пальчик ваш уперся прямо в документ.

— Когда пойдем? — палец замер, уткнувшись в грудь.

— Теперь уж бесповоротно завтра. Лежнев, Рогов и я — в отдел культуры, а вас хочу попросить войти в контакт с комсомольскими вождями города, я верю в силу молодежного задора. Познакомьтесь, расскажите о себе, о театре, договоритесь о творческой встрече.

— Сейчас, — с готовностью ответила Шинкарева, — занесу в гостиницу авоську и побегу. — Вытянулась, как солдат, в струнку: — О сделанном доложу.

В тот же час она сидела в кабинете секретаря горкома комсомола. Секретарь, худой вихрастый парень, видно из работяг, держал двумя руками телефонную трубку и кричал в нее:

— Сводки где?.. Не бухти! Где сводки? Чё? Да нет… Не бухти, говорю А фургон?! Не прибыл? Вот дела-а. Утоп, что ль?.. — Увидев Ксюшу, запнулся, потом крикнул: — Даю отбой, буду наводить справки. — И, положив трубку, спросил, привстав: — Вы из обкома?

— Нет, я из театра. Здравствуйте. Шинкарева. Понимаете…

И жаркий монолог: да, она знает, большой приток в Крутогорск молодежных отрядов строителей, геологов-разведчиков, да, у горкомовцев запарка — размещение, продовольствие, политико-воспитательные задачи. А досуг? Неужели только песни у костра? Неужели только автофургоны с брошюрами и газетами? А театр? Концерты в тайге у геологов?! Агитпрограммы на злобу дня: «Молодежь театра — в гостях у строителей». Человек без духовной жизни — робот. Все пороки у людей из-за отсутствия культуры… И чего-чего только еще не приходило ей на ум!

Секретарь — вихор на лбу взмок — пялил на Ксюшу непорочные, затуманенные глаза.

— Из какого театра?

— Крутогорского.

— А есть такой? Его ж закрыли.

— Есть! Скоро будет. А шефство над вами можем взять уже теперь.

Секретарь почему-то покраснел. Откинул назад непослушный вихор и, не в силах взглянуть еще раз на откровенно вызывающую красоту Ксюши — и откуда такая свалилась? — как-то боком вылез из-за стола.

— Пойдемте в отдел пропаганды и агитации.

В отделе сидел народ. Заседали. Человек пятнадцать.

— Володя, — секретарь боднул головой в сторону Шинкаревой, — тут вот артистка…

В этот же день Рогов, Лежнев и Красновидов прогуливались в ожидании приема у двухэтажного особняка, где помещались горком партии и горисполком. Особняк этот был старой архитектуры, высокое каменное крыльцо с барьером из колонок завершалось парадным въездом. Окна в живописных резных наличниках, проемы глубокие, обнажающие внушительную толщину стен. По рассказам, это был тот самый дом, в котором прежде жил купец Тюнин, соорудивший в городе на свои щедрые пожертвования церковь, школу и купеческий клуб. Артисты, ожидая вызова, настраивались на беседу, уславливались, как и о чем будут говорить, на каких пунктах остановятся особо, каких коснутся мимоходом.