Борис Попов - Без четвертой стены

Рогов долил грелку.

— Спасибо. Мадам эта из Магадана, — продолжал Лежнев, — предмет раздумий. Единственное, что она почувствовала верно, это то, что конкурс она не пройдет. Жим. Пуста. Темперамент клюквенный, кислый. А сама она какая-то… лепообразная. Ведьму из «Макбета» она, вероятно, и сыграла. Так ведьму и я сыграю, была бы метла. Далее Гитанов. Не годится. У него неисправимый дефект речи. Грассирует и гундосит. Рост, внешность отличные. Что делать?

— Решайте, — сказал Рогов, — может быть, направить к логопеду?

— Добро, если вы за тысячу верст логопеда найдете. Остальные, я считаю, вполне заслуживают проходной балл. Что скажет маэстро Красновидов?

Красновидов, молча сидевший в сторонке, покусывал карандаш, нервничал. В его группе было сложнее. Двое пришли вообще не подготовленные, стихи читали по книжке, прозу путали, прерывались, остальные показались средне, неярко.

Петр Андреевич старался объяснить Олегу Борисовичу:

— Один явился к тебе после ночной смены, он работает на заводе сварщиком. Восемь часов с автогеном, выжат, глаза слезятся, а к тебе пришел. Прямо с работы, только спецовку сбросил.

— Он что, у тебя уже был?

— Конечно. Прибежал, чуть не плачет. Провалился, говорит, с треском, все слова растерял. Он парень способный, хваткий.

— Ну, это один. А остальные? Что с Манюриной?

— Эту отсеивать. — Рогов категорически поставил галочку. — Легкомысленна, ищет знакомств.

— Это еще не самый великий грех, — вставил Лежнев, — ты не в монастырь отбираешь, а в театр. Манюрина молода, как же ей не знакомиться? И хороша собой, по-моему. Это та Манюрина, которая на днях на велосипеде сшибла кого-то?

— Да.

— Хороша-а. Олег, тебе-то она чем не понравилась?

— За душой ничего не увидел. Рассеянна. Читает и смеется. Остановится, спросит: «Не так, Олег Борисович?» — «Не так». — «А как?»

Лежнев расхохотался.

— Молоде-ец Манюрина. Да она же, видишь, сама чувствует, что не так, значит, уже не безнадежна. А как? Ты ей объяснил?

— Объяснил.

— И опять не так? Это не грех. Научим, и будет так. Ставьте ей проходной балл, я знаю таких манюриных, из них актрисы получаются.

Из двадцати одного отобрали восемнадцать. На втором туре решили слушать их сообща.

Красновидов вспомнил опять об актрисе из Магадана.

— Я понимаю, — сказал он, — что мы будем основываться только на актерских данных поступающих. Мы должны растить актеров для будущего театра, и, желательно, талантливых. Актриса из Магадана неспособна, опыт ее на подмостках работает против нее же самой. Отчислить, — значит, оборвать последний шанс куда-то еще поступить. Здесь чисто человеческие мотивы, товарищи, но я предлагаю найти какое-то компромиссное решение.

Рогов сказал:

— Студия ей ничего не даст, Олег прав. Работы мы ей предложить сейчас не сможем. Разве только поговорить с ней насчет заведования, скажем, костюмерной или бутафорской, а по совместительству приглашать на эпизодические роли?

— И хорошо, — поддержал его Лежнев, — это даст ей право числиться в коллективе.

— Мастерские, между прочим, должны начать работу до открытия, — заметил Красновидов. — Своими силами. Шить, клеить, сколачивать. Будем осваивать. Без производственных цехов театра не откроешь.

— О мастерских поговорим не сейчас. — И Лежнев встал. — А печени вроде полегче, спасибо Рогову за грелку. Может быть, он еще и рюмку водки предложит? Это поспособствует.

— Смотри, не стало б хуже. — Рогов полез в шкаф за лафитником. — Могу предложить настойку на черной смородине.

— Одну рюмку! — сказал Лежнев. — За лед, который тронулся.

В этот же день в Крутогорск прибыла еще группа актеров.

Уехавший после расформирования театра в Одессу молодой щеголь Геннадий Берзин мотался там по кабинетам отдела культуры, стучался-недостучался в тюз, в Драму, даже в Музкомедию. Потратил впустую два месяца, успел только жениться. И решил: все, вон из Одессы. Жена его, рыхлая, голосистая блондинка Светлана Цехмистрий, по сцене Семенова, удерживала своего суженого чуть не силой от бредового решения броситься в какую-то Сибирь. Но потом, поразмыслив здраво, сдалась: и там, в Сибири, тоже ведь люди живут, а оклады в той стороне — она это сама слыхала — повыше, чем в Одессе. Сдалась. И, нагрузив контейнер домашним скарбом вплоть до велосипеда, смело ринулась навстречу снегам и тайге с мечтой о длинном рубле.

Помятый, с подскочившим нижним давлением, оглохший и выпивший («внук напоил»), в унтах и водолазном свитере прибыл народный артист РСФСР Павел Савельевич Уфиркин. Его сопровождала и опекала в пути молодая актриса, рассорившаяся вдрызг с оператором на съемках агитфильма для ОРУДА Марина Рябчикова.

— Махнем к Красновидову, — сказал ей при встрече Уфиркин полушутя, — не придемся ко двору, так хоть Сибирь посмотрим.

Вот и махнули.

Когда в общественном месте собирается больше трех актеров — все уже догадываются, что это актеры. Умея говорить, слушать они, как правило, не умеют. А говорят на голосах поставленных, приподнято, с жаром. И образно до того, что за образностью с трудом улавливаешь суть. Столпившись у окошечка администратора гостиницы, они все что-то требовали, тут же рассказывали путевые истории, подкрашивали их («да, к слову!») анекдотами.

— Тише, — умоляла администраторша, — ведите себя культурно, от шума не вижу, что нишу. Паспорта и три рубля за прописку.

— Хоть десять дам, только не первый этаж, — предупреждала Семенова, — меня выкрадут.

— Кому вы нужны? — администраторша теряла терпение. — У нас этого не воруют.

— Вы не грубите, я пожалуюсь мужу. Геннадий! — позвала она. — Почему меня так смеют…

Геннадий Берзин стоял в дверях администраторской и курил. На зов жены сердито отмахнулся и ушел в вестибюль.

— Ну вот, и он туда же.

Марина Рябчикова, получив талончик на номер, спросила:

— А в этом номере кран не течет, не свистит?

— В этом номере вообще нет крана.

— Как?!

— Очень просто: умывальник в туалете. Заполняйте гостевой бланк и не задерживайте, гражданочка.

— Новости! — Рябчикова надула губы, схватила анкету и принялась ее заполнять. Испортила одну, побежала за другой. И другую испортила.

Уфиркин сидел рядом, смотрел на Рябчикову сонными от высокого давления глазами, потом сказал:

— Здорово ты, того… Всем, что ли, заполняешь?

— Да нет, — злилась Марина, — себе, и все неправильно.

— Возьми уж еще один бланчик, помоги старику.

Марина помогла. Уфиркин посмотрел в анкету.

— Что ж ты мне в графе «цель приезда» написала?

— Гастроли. А что же?

— Да ты что, душка? Мне не хватает сейчас только по гастролям мотаться. Душка, ты посмотри на меня, похож я на гастролера?