Борис Попов - Без четвертой стены

В бой за новую житницу.

На составах во весь вагон красные полотнища:

«Целинный хлеб народу!», «Вспашем, освоим, преобразим».

«До свиданья, мама, — вырывается песенный мотив из окон вагона. — Не горюй, не грусти, пожела-ай нам доброго пути-и-и…» Эхом ударялось в придорожный ельник: «…ути-и-и».

Ехали механики, ехали строители, агрономы, комбайнеры. Оставляли хаты в белых облаках яблоневого цвета, продавали за полцены живность, покидали родные города, любимых, оставаясь с тем, что уместится в рюкзаке за плечами.

Ехали директора не названных еще совхозов, изучали, распластав на коленях карты, новое свое местожительство: вот она, область, вот район. А вот… постой, а где же ты, мой будущий совхоз? Да на земле ли это? Сплошное желтовато-белое пятно, изломанная непонятная геометрическая фигура с масштабом в десятки тысяч гектаров лежит на голом месте. До ближайшей чабаньей юрты километров полтораста, до Кустаная — четыреста. И все степью, ровной, без вешки, без придорожного камня.

Как на Луне. Ау-у! Кто-нибу-у-удь! Слился голос со свистом ветра и пропал, бессильный, улетел за горизонт, ничье ухо его не услышит. Разве только волчье.

Были маловеры, каркали: мертвая земля, древний океан, соль, ракушечник, суховей — ни хрена не уродит.

Были горлопаны: на одном энтузиазме замесим пышные караваи! Что нам солончак, какой там суховей? Решили? Урра-а! Даешь! И никаких гвоздей!

А гвоздей и впрямь нет. И досок нет. Отстало продовольствие, с водой перебои.

Сверху жмут: план давай! А чем давать, как давать, никто не разберет.

Погодите, орлы. Новое всегда жмет, теснит, обминается. Будет вам день разойтись, развернуться, будут вспухать-кипеть на ладонях мозоли, загорятся щеки от святого пота.

Вся страна всколыхнется, создаст могучий тыл, отладит, отгрузит. Подсобит вам в ратном подвиге.

Вырываются вперед первые герои целинной пашни. Строго и гордо смотрят с плакатов Михаил Довжик, Иван Лихобаба. Дайте срок, богатыри, будут и другие рядом с вами красоваться — плакатов не хватит.

Едут составы, мчат транзитом: Большая земля — Целина. Пестрят передовицы газет заголовками:

«Создать на целине культуру быта, труда и отдыха», «Артисты, отдайте свой талант великому почину!», «Трудовому фронту не быть без фронта культурного!»

Дайте срок, зазвенят под синим небом стихи и песни — про вас, ребята, про эти степи, про желтый колос и новые, с гвоздика, села. Дайте срок.

Первое целинное лето одарит вас щедро.

Но своенравна целина и капризна.

Один сердитый казах сказал: «Взбесившаяся степь всегда приносит смерть».

Ураган — беда неотвратимая. Попавший в эту беду каким-то шестым чувством постигает, что спасение от нее — случайность исключительная и почти невероятная.

На этот раз степь взбесилась.

Катафалк, предоставленный в распоряжение Красновидова и его группы на время гастролей, был на рейсе Викторовка — Аманкарагай. Пылевая буря застигла их вскоре после того, как шофер Святополк сошел с ненаезженной, чуть обозначавшейся следами колес дороги на степной «простец» и пустился напрямик, желая сократить расстояние.

Началось враз. Ветер налетел как-то сверху, ударил в крышу, потом взметнул облако пыли — и перед автобусом возник высокий изжелта-серый смерч; повертевшись на месте, он осел, рассыпался, ширясь и вскипая, разлился по степи, затмил солнце, и скоро степь превратилась в бушующее, без границ и берега море.

Катафалк содрогался, измученно ныл от резких ударов ветра, непроглядная завеса пыли обложила его со всех сторон. Жирная рыжая пыль просачивалась сквозь пазы и щели в автобус, вихрилась внутри, лезла за шиворот, набивалась в уши, в ноздри, скрипела на зубах, вызывая кашель.

К небу вздымались вороха пыли вперемежку с комьями земли, сухим ковылем и перекати-полем, шквалы ветра обрушивались на автобус, хлестали по бокам, по крыше, бились в днище, шатали, раскачивали, будто целью задались опрокинуть и раздавить его.

Еще три часа назад, в Викторовке, Красновидов, укладывая вещи, слушал по радио Делиба. Художественный руководитель Малого театра Зубов рассказал о только что закончившихся гастролях, о планах на предстоящий сезон. Потом передали прогноз погоды по Кустанайской области: без осадков, температура 39—40 градусов, ветер слабый до умеренного.

До Аманкарагая пятьдесят километров с гаком; гаки в степи совершенно неопределенные. Решили ехать загодя, на новом месте освоить сцену, подготовиться как следует к концерту. Три дня, проведенные на стационаре в Викторовне, дали возможность бригаде отдохнуть от мучительных переездов, накануне сходили в эмтээсовскую баню, постирали портянки, носовые платки, погладили брюки. Актрисы после постирушек привели в порядок руки, сделали маникюр, а мужчины охотно согласились приготовить ужин, выставили бутылку крепленого вина. Геннадий Берзин рассказывал одесские анекдоты «для некурящих», не очень смешные, но настроение было шутливое, доброе, и все от души смеялись. Студиец Валерий Беспалов открыл тайну:

— А знаете, что я заметил? Дорофей Лукьянов, ложась спать, всегда причесывается.

Дорофей Лукьянов, тоже студиец, желая отыграться, бухнул:

— Зато Валерий храпит.

— Этого еще не хватало, — сказал кто-то удрученно.

Пели цыганские романсы и «Уверлея». Отдых взбодрил, даже предстоящая трясучка теперь не казалась такой уж невыносимо противной, тем более что и ветер слабый до умеренного.

Святополк, взмокший и остервенелый, вовсю крутя баранку, рвался вперед. Из уголовных, на счету которого и побеги с добавкой срока, и трудовые отличия с занесением в лагерную карточку, здоровый, нетесаный мужик лет двадцати восьми — тридцати, знающий степь («Во все концы бегал, везде «колючка»), хвастун и пройдоха, Святополк на этот раз почувствовал, что влип накрепко. Дутая удаль его сразу обернулась хамством, шоферское чутье затмилось паническим страхом, суеверное предчувствие какой-то неотвратимости рождало в нем непонятную злобу, он распустил язык, материл степь, автобус, крыл артистов и дурь свою, что впутался в эту разэтакую поездку. Пытаясь увернуться от ударов ветра, он неистово кидал автобус из стороны в сторону, выискивал редкие просветы и, когда находил их, устремлялся вперед, беспощадно газуя, набирал скорость, потом вдруг резко тормозил, так что в автобусе все сваливалось в кучу, и снова бросался в мрачную непроглядь.

Красновидов заметил, что Святополк разнуздался неспроста: он сбился с пути, это совершенно точно. Профессиональное самолюбие болеет — матерый степной ас заблудился и теперь уже не бахвалится: «Вслепую, по нюху, а дорогу найду». Не нашел! Гонит машину бесконтрольно, наугад.