Виктор Тельпугов - Полынь на снегу [Авторский сборник]

А когда человеку в первый раз повезло, ему обязательно повезет и во второй. Шефы познакомили нас со своими друзьями подводниками, и на «амфибии» я и в самом деле погрузился в морские глубины.

— Ты что, верно, на подводной лодке плавал? — спросила меня Тамара в первый же день сентября, когда мы снова рядом уселись за партой.

— А что?

— Как это что? Ты же самый настоящий герой!

— Мы вместе с Левкой спускались…

— Ну, за него-то я не беспокоюсь, он все может, а вот ты… молодец.

Она сказала это так, что я не знал, огорчаться мне или радоваться. И я опять промолчал.

На другой день, как и после того злополучного сочинения, мы с Тамарой снова столкнулись нос к носу на берегу Сейма. Она остановила меня и отвела в сторонку.

— Ты не сердись. Тебя и Леву у нас серьезно теперь все героями считают. Я горжусь вами.

Тут-то мне и высказать бы ей все, что накипело у меня на сердце. И про себя, и про нее, и про Левку. Но язык мой никогда в жизни не был еще таким сухим и тяжелым. Я пробормотал:

— Мы решили стать моряками — уезжаем в училище. Лева тебе не рассказывал?

Мы стояли с Тамарой, опершись о чугунную решетку набережной, глядели в глубокую и быструю воду Сейма и невзначай встретились взглядами в зыбком зеркале волны как раз в тот самый момент, когда к нам тихо подкрался Левка и крепко обнял обоих за плечи.

Я до сих пор не знаю, кому улыбнулась в тот миг Тамара — Левке, мне или мыслям своим?

Еще и не такое померещится, когда влюблен.

…Тамара любит Левку.

Сердце Левки томится по Светке Павловой.

Я готовлюсь к новым подвигам на суше и на воде.

Всю зиму гудели телеграфные столбы. Гудели днем и ночью, так пронзительно и так настойчиво, что даже сквозь завывание пурги любому путнику отчетливо слышны были их бегущие вдоль дороги голоса.

Гудели столбы, гудели провода, гудели даже белые чашечки изоляторов — вместе тянули они непонятную мне песню, состоявшую из одного только звука, все время наплывавшего ровными волнами: ююю-ююю-ююю…

— О чем это они? — спросил я как-то соседскую девочку Галю, заметив, что и она внимательно прислушивается к этому гудению, и не только на расстоянии.

Она даже дорожку протоптала через сугроб к одному столбу и каждый раз, направляясь в школу, спешит к нему, чтобы снова послушать. Подбежит, положит аккуратно на снег клеенчатый синий портфель, снимет варежки, откинет золотые косички за спину, тихонько обхватит столб и слушает. Долго-долго, пока не помешает кто-нибудь, вроде меня, нежданным вопросом:

— О чем это они, а?

— А вы разве не знаете?

— Нет.

— Я тоже раньше не знала, а сейчас поняла. Это люди между собой о чем-то очень хорошем говорят. Про это я даже в книжке читала, но там все как-то туманно и неясно, а тут понятно каждому. Вы только послушайте!

В два угловатых прыжка Галя опять добралась до столба, прильнула к нему чутким ухом.

— Очень даже ясно, по буковкам, выговаривают: «Люблю-ю-ю-ю».

— Ну, это тебе просто кажется.

— Нет, не кажется. Я это слово теперь каждый день слышу. — И, помолчав, задумчиво и почему-то застенчиво добавила, низко-низко опустив глаза: — По многу-многу раз. Правда!

Очень хотелось мне немедленно подойти и вместе с Галей услышать чудесную песню столбов, но я ведь уже сказал девочке, что песня эта всего-навсего плод воображения, и снова, теперь уже насмешливо, повел плечами.

— Чудная ты, Галка.

Все, однако, оказалось не так просто, как я думал. На другой день, выйдя на улицу, совершенно неожиданно для самого себя, я вдруг круто свернул на узкую Галину дорожку, пробрался к столбу, приложил ухо к гладко выструганной поверхности и… замер, как завороженный.

Я услышал уже не бессвязное и непонятное мне прежде бормотанье металла, фарфора и дерева — грудной, чистый человеческий голос немножко нараспев и действительно очень ясно, четко, все громче и громче выговаривал: «Люблю!»

Голос этот показался мне удивительно знакомым. Где и когда я слышал его? При каких обстоятельствах?

Сразу никак не мог припомнить.

И вот что еще меня поразило. Круглая боковинка у дерева была совсем теплая, почти горячая — как щека у человека. Может быть, это первым весенним солнцем ее так прихватило? А может быть, за минуту до меня Галя опять стояла и слушала здесь голос своей грядущей любви? Не знаю. Может быть, даже и так.

Я оглянулся по сторонам: не наблюдает ли кто-нибудь за мною с усмешкой и ехидцей? Никого поблизости не было видно, и я вздохнул с облегчением.

Впрочем, свидетели были. Стройная елочка в двух шагах от меня на ветерке шарила зеленой лапкой по синему талому снегу. Вид у нее был такой, будто она уронила невзначай иголку и хочет отыскать ее в глубоком, рыхлом снегу.

Я подумал: обязательно найдет!

Еще несколько таких дней, как сегодня, — растащат ручьи снег во все стороны, и непременно отыщется елочкина иголка!

И еще я увидел: далеко за деревней по узкой, начавшей чернеть колее входил в лес человек и низко нагибал голову, чтобы не задеть ветвей, дружно обвисших под тяжестью последнего снега.

Это он весне кланялся.

И деревьям, из которых делают гудящие столбы.

Бывают весны просто веселые. Бывают веселые и задумчивые. Идешь такой весной по лесу и дивишься — март уже наступил, пора бы птицам петь, а они молча раскачиваются на длинных упругих ветвях берез.

Такая весна была, например, в прошлом году.

Какая нынче получится? Пока трудно сказать. До весны еще далеко, но, очутившись в лесу, я уже в феврале прислушиваюсь к его движениям и шорохам.

Узкая лесная тропка скрипит под ногами, как половица в новом доме, и чтобы попытаться уловить первые весенние звуки леса, надо остановиться и некоторое время постоять не двигаясь.

Часто прохожу я этой тропкой — утром и вечером. И все напрягаю слух, ловлю себя на мысли о том, что весна в этом году будет особенная.

Правда, птицы все еще молчат, но поселок наш говорит с самого раннего утра на все более удивительных языках и наречиях. И о чем только не заводит он разговоров!

Где-то глухо и деловито бормочет неугомонная кузня. Новую песню разучивает клуб. Беспрерывно щебечет только что отстроенная почта.

Почтовое отделение разместилось в маленьком деревянном домике на самом краю поселка. Когда идешь мимо, то через распахнутые форточки слышишь трели телефонных звонков и упругие удары штемпельных молоточков.

Скоро на почте будет установлен и телеграфный аппарат, а пока что тексты телеграмм передаются по телефону на какую-то промежуточную станцию. Девушка, прильнув к трубке, громко, внятно, по слогам, чтобы не напутать, читает одну телеграмму за другой. И часто чуть не весь лес становится невольным свидетелем разговора человеческих сердец. Чего только не услышит он, к каким только страстям не прикоснется!