Виктор Тельпугов - Полынь на снегу [Авторский сборник]

— Да что ты, мама! Да откуда ты взяла? Зимовец мой самый близкий друг, такой же, как Кузя, я его никогда не забуду, даже там.

— Вот-вот! Я и говорю: все мысли твои только там. Хорошо ли это? Как в ЦК твоем на это смотрят?

— А я сюда вызван зачем, думаешь? Настанет день, придет час, пригожусь в своем главном деле. Так сразу договорились.

— Ах, Сережа, Сережа! Что мне делать с тобой? Работа у тебя хорошая, мать рядом. Чего тебе нужно, чего не хватает? Воюй в тылу, — зря, что ли, в лозунге сказано: тыл — это тоже фронт.

— Мам, как раз к этому я и стремлюсь — в тыл, понимаешь?

— Тебе все шуточки. Вот возьму сейчас и разревусь. Уже по-настоящему, не остановишь, учти.

— Это не разрешается мам. Ни при каких обстоятельствах. Ты у меня сильный, мужественный человек. Я горжусь тобой. Ине про тебя написал.

— Ты же адреса ее не знаешь, сам говорил…

— Не знаю, говорил. Но письмо написал. Отправить только пока не могу. — Сергей дотронулся до кармана гимнастерки, в котором при этом легонько хрустнул многократно сложенный лист бумаги. — Давно написал уже. Может быть, когда-нибудь прочитаю тебе, если будет время.

— Прочитай сейчас, сынок. — Мать поглядела на Сергея умоляющими глазами.

— Только не сегодня, мам. Я ведь тороплюсь опять — в двенадцать заступаю на дежурство. Потому и раньше пришел. Машину даже пришлют.

— Ну вот, а сказал, что сегодня наш праздник…

— Это и был праздник, мам. Извини, что такой короткий.

Всю ночь сидел Слободкин за столом со множеством телефонов — с дисками, без дисков, с голосами то громкими, то тихими, то вообще еле слышными. Парень, которого Слободкин сменил на дежурстве, объяснил ему все подробно, и первое время дело шло нормально. Но когда зазвонил самый главный аппарат, Слободкин вдруг растерялся, схватил не ту трубку, потом ту самую, но уже после того, как внутри ее раздались частые гудки. Вот тут-то и началось!

В волнении Сергей положил трубки не на свои места. Телефоны взбунтовались. Завинченные в эбонит мембраны заклокотали, требуя немедленно восстановить порядок.

Но вот шнуры распутаны, трубки улеглись на свои рычаги, а аппараты не умолкают. То один, то другой подает голос в ночи. Научившись их кое-как различать, Слободкин ведет себя спокойней, уверенней. Ему даже кажется, что он действительно что-то значит тут, кому-то может быть полезным. «Алло, алло! — кричит он. — Москва слушает вас, говорите!» — и необыкновенным чувством наполняется все его существо. Шутка ли? Москва слушает! Говорит Москва! Понимаешь ли ты, Слободкин, на какую вышку вознесла тебя судьба этой ночью? За всю столицу можешь слово молвить. Слушайте все! И вы, пионеры Амдермы, собравшие оленьи панты для лекарств. И вы, далекие сибиряки, отправившие эшелон с хлебом рабочим Урала. И вы, комсомольцы Саратова, построившие самодельный комбайн. Как, как вы назвали его? Громче, громче, по буквам давайте! Записываю. Константин… Роман… Анна… Сергей… Николай… Ольга… Дарья… Еще раз Ольга? Еще Николай… Елена… Цапля. Все? Краснодонец? Молодцы! Кто говорит? Дежурный говорит. Ответственный дежурный. Да, ответственный. Слободкин. По буквам? Пожалуйста… А насчет названия — молодцы! Правильное, говорю, название дали — «Краснодонец». В «Комсомолке» про Краснодон здорово! Ваше сообщение тоже отправить в газету? Кто передал? Тоже дежурный? Ах, тоже ответственный? Понятно. Давайте по буквам, порядок есть порядок…

Настроение у Слободкина становилось все более приподнятым, даже торжественным. Он вдруг с какой-то необыкновенной отчетливостью увидел перед собой всю страну, не смыкающую глаз ни на миг. Страну огромную, на одном конце еще ночь, на другом день в самом разгаре. Страну богатырскую, полную неистребимых сил. Страну героев, самых настоящих, хотя иногда и незаметных, но воюющих, собирающих панты для лекарств, строящих комбайны, отправляющих эшелоны для голодных.

А вот этот, которого только что соединили с Москвой? Не спит всю ночь, дожидается своей очереди, чтобы сказать всего несколько слов!

— Фрунзе говорит! Молодежи столицы барашка шлем. Много-много барашка, целый десять вагон. Встречайте. Много-много барашка…

Как-то незаметно, исподволь эта беспокойная ночь превращалась в одну из самых прекрасных ночей Слободкина. Как бы это маме объяснить? Не объяснишь ведь. Слов не найдешь. Зимовцу и тому не втолкуешь, пожалуй. С одними телефонами эпопея целая! Вот с этим особенно — с «самым главным». Слободкин провел рукой по трубке, причинившей ему столько тревог и теперь еще не угомонившейся.

В шесть утра сменить Слободкина пришел Николай Силуянов, веселый парень с чуть подслеповатыми, словно заспанными глазами. Впрочем, сегодня глаза были именно заспанные.

— Прямо с корабля на бал? — сочувственно спросил Сергей позевывающего Николая.

— Ага! На стульях поспал часа три у себя в отделе.

Слободкин раскрыл перед Силуяновым «вахтенный» журнал, стал рассказывать о ночных звонках. Последняя запись привела сменщика в восторг:

— Дай-ка! Дай-ка! Это же здорово, дежурный! Чувствуешь, как дело закручивается? Читал в «Комсомолке» очерк «Сердца смелых»?

— Читал. Все читали, — ответил Сергей.

— Мы раскопали, — с гордостью сказал Силуянов. — Наш отдел. Сперва сами все, как надо, разведали, потом из редакции двух толковых парней снарядили. Пусть вся страна о краснодонцах знает, весь мир. Зайди как-нибудь к нам — сам убедишься: герои! Впрочем, чем тебя удивишь? Ты ведь фронтовик, знаю.

Слободкин сказал, что зайдет при первой возможности.

— Когда только? Здесь у вас похлеще, чем на моем заводе, — аврал на аврал налезает, смена на смену.

— Так ты из армии или с завода? Военный или цивильный?

— Сам теперь не пойму, — сознался Сергей. — Все перемешалось в моей судьбе, всего помаленьку отведал.

— В госпиталях побывал? — поинтересовался Силуянов.

— Побывал. А ты?

— И я тоже.

— А сюда как?

— Прямо из батальона выздоравливающих. «Поработай, говорят, немного, пока раны как следует заживут, месяца два-три». Целый год вкалываю.

Силуянов еще раз посмотрел записи, сделанные в журнале, и спросил:

— Ты завтра вечером что делаешь?

— Не знаю еще, — ответил Сергей.

— Приходи в двадцать ноль-ноль в конференц-зал. Мы встречу с Валей Борц проводим. Через все краснодонка прошла. Через горе, через огонь, через смерть. Пусть наши послушают, полезно будет. Я тебе по совести скажу, у нас тут кое-кто не нюхал войны по-настоящему.

— Молодые еще, — сказал Слободкин. — Лену Лаптеву знаешь? И вообще их девчачью державу?

— Лена-то как раз молодцом. Боевая. Да и подружка у нее подходящий народ.

— Кто же тогда? — удивился Сергей.