Виктор Тельпугов - Полынь на снегу [Авторский сборник]

— Может, личностей и не назову. Каждый в отдельности ничего вроде. Один ничего, другой ничего, а в целом, как бы тебе объяснить? Ну, в общем ты прав, от молодости это. От неопытности. Мы с тобой старики в сравнении кое с кем. Профессора, академики! Согласен? — спросил Николай.

— Кое-что видели, конечно, но только с самого краешка.

— И со срединки видели. Чего скромничаешь?

— Со срединки я не видел еще, собираюсь только, — сознался Сергей.

Силуянов захлопнул журнал, поглядел на часы.

— А отдыхать ты собираешься после дежурства? Или прямо в отдел?

— Прямо в отдел, — ответил Слободкин. — Отоспимся когда-нибудь. А за приглашение спасибо.

Часы показывали без пяти восемь, когда в зал, вместе с каким-то военным, вошла белокурая девушка — хрупкая, бледная, на вид чуть не школьница. Вошла, робко посмотрела вокруг, встала у спинки одного из стульев за столом президиума.

«Так вот она какая, знаменитая, легендарная Валя Борц! — подумал Слободкин. — Девчушка совсем!»

Когда утихли аплодисменты, в президиуме появилось еще несколько человек. Ни одного из них Слободкин не знал в лицо. Сопровождавший Валю военный подошел к трибуне, представил собравшимся гостью, хотя в этом уже не было никакой необходимости, начал говорить о Краснодоне, о подвиге молодогвардейцев. Его слушали, но смотрели только на белокурую девушку. Заметив это, оратор скоро прервал свою речь, покашлял, переступил с ноги на ногу.

— Валя, все хотят, конечно, услышать вас. Для этого и пришли, отложив все дела. Правильно я понял? — обратился военный к залу.

— Правильно! — сказал кто-то из дальнего ряда.

Валя смущенно поднялась. Сделала несколько шагов к трибуне, но не дошла до нее, в нерешительности остановилась.

— Отсюда можно? Я несколько слов всего. Основное все уже известно. В «Комсомольской правде» написано. Что могу добавить? Я горжусь своими друзьями. Очень горжусь! Олегом Кошевым, Сережей Тюлениным, Ваней Туркеничем, Улей Громовой, Любой Шевцовой. Всеми, с кем свела судьба. Мы благодарны коммунистам, которые помогли нам. Помогли выстоять, не дрогнуть. Откуда у ребят взялись силы? Я и сама не знаю, но силы были до самой последней минуты. Вот наша клятва, я повторю ее вам, можно?

Руки Вали вытянулись по швам, она стала еще более бледной.

— Перед лицом своих друзей по оружию, перед лицом Родины, многострадальной земли, перед лицом своего народа клянусь: беспрекословно выполнять любое задание, данное мне старшими товарищами. Хранить в глубочайшей тайне все, что касается моей работы в «Молодой гвардии». Я клянусь мстить беспощадно за сожженные, разоренные города и села, за кровь наших людей, за мученическую смерть тридцати героев-шахтеров. И если для этой мести потребуется моя жизнь, я отдам ее без минуты колебаний…

После этих слов Валя запнулась, умолкла, глаза ее заблестели. Кто-то из сидевших рядом с Валей потянулся к графину с водой.

— Нет, нет, ничего, — остановила его девушка. — Я сейчас. Извините… И если для этой мести потребуется моя жизнь, я отдам ее без минуты колебаний.

Словно повинуясь какому-то знаку, все сидевшие в зале поднялись со своих мест. Последние слова клятвы молодогвардейцев были дослушаны стоя.

— Если же я нарушу эту священную клятву под пытками или из-за трусости, то пусть мое имя, мои родные будут навеки прокляты, а меня самого покарает суровая рука моих товарищей. Кровь за кровь, смерть за смерть!..

Валя тяжело опустилась на пододвинутый ей стул, но все собравшиеся еще долго продолжали стоять.

Слободкин смотрел на Валю неотрывно, стараясь запомнить ее лицо навсегда. Ведь перед ним была действительно героиня, совершившая со своими друзьями подвиг, равного которому он лично не знал. Откуда такая смелость, такое беззаветное мужество? Ведь школу еще не окончили. Может, только в районном тире стреляли в фанерного Чемберлена, иные и того не успели. И вдруг сразу, без всякого перехода от детства к юности, от юности к зрелости, стали несгибаемыми, непобедимыми. Как понять это? Как постигнуть?

Сергей неожиданно заметил, что сидит рядом с каким-то совершенно седым человеком, тоже внимательно разглядывавшим Валю Борц. Когда из президиума спросили, хочет ли кто-нибудь выступить, сосед Слободкина поднялся первым. Он в задумчивости пошевелил пальцами белые волосы, медленно подошел к трибуне.

— Фадеев, — шепнул кто-то за спиной Слободкина. — Писатель.

— У меня, товарищи, так же, как, очевидно, у всех сидящих в этом зале, вот тут творится такое, — Фадеев положил руку на грудь, — что не могу не сказать нескольких слов. Спасибо вам, Валя, за то, что вы такая, как есть. За то, что друзей себе верных выбрали. Поверьте, я кое-что видел в жизни, знаю, что такое выбрать друга.

Фадеев чуть заметно улыбнулся, отбросил белую прядь.

— Вы видите, я немолодой человек. Столько, сколько вам сейчас, Валя, мне было в годы гражданской войны. Посчитайте! Самый главный урок, который я вынес за свою жизнь, вот какой: все в конечном счете зависит от того, с кем ты, среди кого ты и ради кого. Стоило ли так долго ходить по земле, чтобы прийти к такому заключению? — спросит кто-нибудь. Отвечаю категорически: стоило! Ни о чем не жалею! Не жаль бессонных ночей у партизанских костров. Не жаль трудных лет, в том числе и самых трудных сегодняшних. Ничего, решительно ничего не жаль. Больше того — если пришлось бы пройти всю дорогу снова, прошагал бы, уверяю вас, со счастливо бьющимся сердцем. С таким, какое сейчас стучит у меня в груди. Еще и еще раз спасибо вам, милая Валя! Вам и всем друзьям вашим. Душевное спасибо от нас, стариков. Всем своим товарищам расскажу о подвиге «Молодой гвардии». И при первой возможности приеду к вам в Краснодон. О вас же книги надо писать! Кни-ги! Журналисты молодцы, быстро и хорошо откликнулись. Мы, писатели, в долгу перед вами. Вот в таком, совершенно невылазном долгу!

Когда Фадеев сел на свое место, кто-то из президиума негромко сказал:

— Вам, Александр Александрович, тут бы и карты в руки! Мы помогли бы вам всеми силами, всеми средствами. Так, что ли, товарищ Силуянов?

— Александр Александрович свой человек в ЦК, — послышался откуда-то из глубины зала голос Силуянова. — Все, что надо, конечно, сделаем.

Фадеев смущенно улыбнулся, молча кивнул несколько раз.

Слободкин видел, как напряженно-внимательно слушал писатель всех, кто поднимался после него на трибуну, как быстро бегал по страничкам распахнутого блокнота его карандаш. Сергей заметил даже, что блокнот кончился быстрее, чем завершилась эта взволновавшая всех встреча. Кто-то протянул писателю свою записную книжку. Он взял, поблагодарил одними глазами — добрыми, умными, опять слегка улыбнулся. Такими и запомнил эти глаза Слободкин и залюбовался всем обликом этого человека, с которым был знаком только по книгам. А Фадеев все писал, писал… Может, это были первые строки будущего романа о краснодонцах? Слободкин не знал этого, как, может быть, не знал еще и сам писатель.