Инга Петкевич - Лесные качели

Но что давало мне это посредничество кроме унижения и тоски? Определить не берусь. Одно могу утверждать: нас было трое, и ни одного из нас нельзя было исключить, чтобы сразу же не распались все остальные. И, ненавидя свою роль в этом романе, я все никак не мог из него выбраться.

А Динкины уговоры и уловки!.. В конце концов, она сама за меня цеплялась, постоянно следила, чтобы я вдруг не исчез, и при первой же попытке к бегству хватала за руку и пребольно впивалась своими ногтями. Если же я упорствовал, то и вообще бросала, нас обоих и уходила прочь. Не знаю, зачем я был так уж нужен. Встречаться без меня им, как видно, было невмоготу. Но, стараясь удержать меня любыми способами, она проявляла столько изобретательности и порой ее внимание выглядело так рискованно и откровенно, что, при всей моей трезвости, не раз повергало меня в смятение. Все-таки она была очень сильна и своевольна, и мы не знали предела ее своеволию.

Итак, нас было трое. Так случилось, тут уж поди разберись…

Опять, вопреки своей воле, я был втянут в чужую жизнь. Посредник — промежуточное звено.

…Как тела полюсных зарядов, они стремительно притягивались друг к другу. Но, только прикоснувшись, обретали одноименный заряд и так же стремительно начинали отталкиваться. Каждая их встреча была последней, но и те немногие встречи, которым я был свидетелем и чуть ли не организатором, были чудовищны в своем отталкивании и разбегании.

Поводом тут могло служить что угодно: погода, настроение, выбор маршрута, транспорта, кафе. Даже отсутствие повода приводило их обоих в замешательство и тем самым уже являлось поводом. Даже что-нибудь хорошее, приятное или удачно организованное, будь то опять же погода, или настроение, или кафе — словом, все хорошее, — только для того будто и было хорошим, чтобы придать им свежие силы для еще более отчаянного и изощренного сопротивления друг другу. Не было ни разу, чтобы проведенный вместе вечер окончился благополучно, не раз они разбегались в разные стороны, он с другой женщиной, а она с другим мужчиной. И, помимо примитивной потребности вызвать ревность, было тут какое-то ожесточение и желание разделаться друг с другом любой ценой, пусть даже ценой самой любви.

Каждый раз они встречались в последний раз, уступая слабости, которую они не прощали ни себе, ни друг другу, и мстили друг другу за эту слабость, изощряясь в средствах. Дело доходило до того, что, даже не боясь быть смешной и некрасивой, она нарочно надевала какие-то ужасные шляпы или слишком красила губы, чего он тоже не любил. Зато, когда она хотела его видеть, он назначал свидание в парикмахерской или в прачечной и, побрившись или сдав белье, тут же мило прощался и убегал. Зато на ее стороне была молодость. И то, что уже стоило ему сил, для нее еще являлось пусть опасной, но забавой — и этого преимущества он не прощал ей в первую очередь. Словом, это были равные противники, и если кого-то приходилось жалеть, то это была любовь, которую они столь варварски уничтожали.

Ко мне прибегали постоянно, без меня они вообще бы, наверное, не встретились ни разу. Нет, я не учил их жить, не помогал им житейским советом и опытом, я вообще не только не встревал в их замысловатые отношения, но даже ключа от своей комнаты я им больше не давал ни разу. Я нужен был как громоотвод, для отвлечения и разрядки, — промежуточное звено, посредник.

На протяжении всего этого сюжета я чувствовал себя таким звеном, способствующим их сближению. Когда же это взаимопритяжение слишком нарастало и угрожало обоим при контакте расшибиться в лепешку, какая-то механическая сила выдвигала меня на их траекторию, чтобы своим сгоранием обеспечивать им более или менее сносный контакт.

Однажды я проснулся посреди ночи и, лежа в темноте, ощутил свое тело громадным, пустым, неподвижным. И там, далеко, в темноте, на самом кончике моей бесконечной и неподвижной руки кто-то тихонько плакал. Слезы капали на мою руку и щекотно сползали по ней. Я пошевелил пальцем. Что-то встрепенулось и, прошуршав как птица, забилось в темный угол за шкафом. И затаилось там. А может быть, мне все это приснилось, потому что, когда я открыл глаза, Динка спокойно стояла посреди комнаты, и в свете уличного фонаря лицо ее казалось очень бледным и чужим.

— Ты как сюда попала? — спросил я.

— Это неважно, — сказала она. — Вставай, нам надо идти.

От злости я окончательно проснулся, но вставать и не подумал.

— Никуда я не пойду! — шепотом заорал я. — Черта с два.

— Нет, пойдешь, — сказала она. — Или ты просто трус.

— Ничего я не боюсь, — сказал я. — Просто мне надоели ваши фокусы. Огурцы, птички, подтексты. Говори, что надо, и оставь меня в покое. Я, между прочим, спать хочу.

— Так, значит, не пойдешь?

Ее голос задрожал — вот-вот разревется, а то еще истерику устроит. Этого только не хватало…

— Зажги свет, — говорю.

— Нет, — говорит, — света я не зажгу.

Голос дрожит, но опять эта глупая значительность, будто стоит зажечь свет и сразу бог знает что случится.

— Ах так! — говорю. — Ну я сам зажгу.

Вскочил и, накинув на плечи одеяло, пошел к выключателю.

— Не надо, — говорит. — Не зажигай.

Плачет она там, что ли?..

— Мне что, — говорю. — Можно и не зажигать.

Обратно на кровать лег. Тупость на меня какая-то нашла. Лежу, в потолок смотрю. Большой, пустой и неподвижный. И она молчит, всхлипывает там в темноте и молчит. Что делать? Вдруг опять встрепенулась, зашуршала и прочь бросилась.

— Постой!

Я вскочил, наскоро оделся. А, черт, думаю, выкинет еще какую-нибудь пакость. Они в этом возрасте на все способны. А это бревно никого не пожалеет.

Мы вышли на улицу и некоторое время шли молча. Она была задумчива и сурова. Я решил ни о чем не спрашивать. Внезапно она схватила меня за руку и, прежде чем я успел что-то сообразить, скрылась в ближайшей парадной. Я растерянно посмотрел ей вслед, огляделся вокруг.

Здоровенный парень шел мне навстречу. Поравнялись. Заметив мой настороженный взгляд, парень остановился и попросил прикурить. Я дал ему спички. Прикуривая, он скользил по мне оценивающим взглядом.

— Хорошая погода. — Он покачнулся и стал завязывать шнурок. — Выпить не хочешь? — спросил он, разгибаясь.

— Поздно уже, — сказал я.

Он улыбнулся, неожиданно открыто и смущенно.

Я пошарил по карманам, нашел рубль и протянул ему.

— Не… — отказался он. — Один я не буду. А так, за компанию…

— В другой раз! — сказал я и сунул рубль в его нагрудный кармашек.

— Ну ладно, — согласился тот. — За мной не пропадет.

И, улыбнувшись мне на прощанье, исчез за углом, Как только он ушел, Динка вышла из парадной.

— Куда он пошел? — Голос был подчеркнуто спокоен.

Я указал за угол.