Инга Петкевич - Лесные качели

Поленов не подавал признаков жизни.

Зато какие-то странные перемены произошли с Полиной и Фаддеем, что-то оба они сильно развоображались. Я столкнулся с ними в столовой, и они прошли мимо меня, как хорошо оснащенные, бронированные танки. Сильные, уверенные, независимые, они лениво поводили жерлами орудий — посторонись, мол, а не то задавим. Их военный союз не предвещал ничего хорошего, не сулил пощады. Я же лично почти обрадовался этим новым маневрам и с нетерпением стал ждать их дипломатического визита ко мне. Что он неизбежно последует, в этом я не сомневался. Надо же им перед кем-то пощеголять, кого-то потрясти и подавить своей новой жизненной платформой. А лучше меня им тут жертвы не найти.

Полина не заставила себя долго ждать.

Разговор шел о деле, но я уже чувствовал, что он обязательно отклонится от курса, и с нетерпением ждал этого поворота.

Была она как никогда безукоризненно элегантна, прохладно-строга. Но что-то появилось новенькое, какой-то оттенок умудренности, усталости, терпимости. Что-то она в себе вырастила новенькое и теперь втайне гордилась своим новым приобретением.

Сухо и деловито она излагала суть дела. Ее блеклый профиль красиво вырисовывался на фоне окна. Волосы отливали перламутром, веки были подведены чем-то сиреневым в тон такого же платья. Вся она была выдержана в мягких пастельных тонах и казалась бы невозмутимо-спокойной, если бы не руки, которые заметно нервничали.

Я долго разглядывал эти бледные, холеные руки. Они жили своей самостоятельной жизнью и что-то мне мучительно напоминали.

Нить разговора как-то сама собой иссякла. Некоторое время мы сидели молча. Потом она встала, сняла с полки песочные часы и, перевернув их, поставила себе на колени. Я исподтишка наблюдал за ней, не нарушая молчания. Она следила за золотой струйкой песка.

Я разглядывал ее в упор и вдруг все вспомнил.

Я вспомнил, как однажды в детстве преследовал большую стрекозу. С каким трепетом и восторгом следил за ее волшебным полетом. Мне чудилось, я ловлю свое счастье. Она, казалось, позволяла себя ловить, поджидала на ближайшем цветке, а потом взлетала, будто невзначай, и перелетала на другой цветок. Казалось, она заманивает меня в свой волшебный мир. Я забыл, кто я, где и зачем, ноги сами перенесли меня через ручей. В болоте я потерял свои тапки. Я потерял ощущение времени, ощущение реального…

И вот я настиг ее и накрыл своей майкой. Я лежал на каких-то колючках, а моя стрекоза билась там под майкой, моя чудесная, волшебная принцесса… мое сердце, моя жизнь билась сейчас под этой майкой, мы были одно, один большой трепетный организм, и неизвестно, кто кого поймал.

Задыхаясь от предчувствия счастья, я отгибал края майки, руки мои сами подбирались к ней все ближе и ближе… Как вдруг все вспыхнуло вокруг ярко-зеленым светом. В мой палец вцепилось громадное первобытное чудовище. Сведенное судорогой змеиное, чешуйчатое тело изогнулось дугой, отверстие широко открытого рта, обломки перепончатых крыльев… И прозрачные стеклянные глаза глядели прямо на меня мертвым взглядом, Я закричал и, содрогаясь всем телом, покатился по земле… и пришел в себя на пустынном желтом берегу неведомого мне первобытного мира. Природа, дикая, первозданная, окружала меня со всех сторон. Огромным кружевом возвышались надо мной широкие перистые листья, и ядовито-синее бездонное небо просвечивало сквозь их узоры.

Так вот куда она меня заманила!

Шла война. Я был впечатлительным мальчиком.

Самое опасное для души, самый разъедающий и опустошающий ее яд — это чувство страха. Война отравила меня страхом, заразила меня этой болезнью. От страха не излечиваются вполне, он копится в организме, как радиоактивное облучение. Вот откуда тот тайный ужас, который мне приходилось преодолевать каждый раз, когда я приближался к женщине. Вот источник моей вечной нерешительности… Только издали я мог любоваться ими, издали они манили и волновали меня…

Теперь она сидит передо мной. Сколько раз уже ей поломали крылья, этой хищнице стрекозе! Но она вновь прекрасна, и опять вышла на охоту, и уже чарующе шевелит своими усиками-локаторами в поисках подходящем жертвы.

— Полина, ты ведь не боишься смерти? — спросил я.

— Не боюсь, — кратко согласилась она. — Мне кажется, я уже много раз умирала, — сказала она, чуть подумав. — Когда придет мой час, я не буду возражать.

— Песочек бежит, — сказал я, — час приближается.

— Хоть сейчас, — сказала она. — Только дураков и подлецов смерть застает врасплох. Я не боюсь ее, я готова.

— Что и говорить, хищники стоят на более высокой ступени развития, чем травоядные, — засмеялся я.

Она небрежно кивнула, слегка встрепенулась и грациозно, невзначай, перелетела на соседний цветок, и я опять очарованно последовал за ней.

— Ну и как твоя семейная жизнь? — спросил я.

— Прекрасно, — отвечала она. — Мы разводимся.

— Чего вдруг? — спросил я.

— Оставь, пожалуйста, — поморщилась она.

— Отчего же? — сказал я. — Мною не брезговали, когда было нужно. Я хочу знать, чем кончилась эта заварушка.

— Изволь, — согласилась она и чуть задумалась, играя часами. — Поленова нет.

— Скушала? — перебил я.

— Его нельзя было скушать, потому что его не было никогда. Он еще не родился. Были наши реакции по его поводу. Любыми запрещенными приемами он вызывал наши реакции на себя. Они на мгновение освещали его, оживляли, выхватывали из мрака небытия. Он существовал только в связи с нами, нашей энергией, нашей ненавистью и любовью. Феномен бездуховности, не животное и не растение, а так, неодушевленное живое существо. Он никогда ничего не мог сказать о себе самом путного, он никогда не заглядывал в себя, в свою душу, потому что там ничего не было. Но даже этого он не знал. Вакуум не ведает о своей пустоте, однако стремится заполниться любой атмосферой, которая вокруг него…

— Но реакции вызывал именно он, — перебил я этот обличительный монолог. — Реагировали мы именно на него.

— Но вызывал он их механически, чтобы только ощущать себя живым.

Я пожал плечами.

— Да нет, ты не отмахивайся, — горячо возразила она. — Ну, допустим, человек бросил в тебя камень, реагировать ты будешь на камень, а не на человека.

— Разумеется, сначала я постараюсь избегнуть удара, но потом, конечно же, заинтересуюсь, чего это он бросается.

— И окажется, что он бросил камень только для того, чтобы привлечь твое внимание. Другого способа заявить о себе он не знает.

— Ну, в таком случае я дам ему по шее.

— А ему только того и надо.

Помолчали.

— Ага, — догадался я, — это тебя Фаддей поднатаскал.

Она неопределенно пожала плечами. Мол, думай как знаешь.

— Но ты мне не ответила еще на один вопрос. Почему ты не пошла за меня замуж?