Инга Петкевич - Лесные качели

Остаток дней мы провели у Степана. Я кончал работу, Поленов же тихо и пассивно валялся на сеновале. Потом стал понемногу выползать, ходил с детьми за смородиной, помогал по хозяйству, возился с олененком. На рыбалку он не ходил и нас со Степаном сторонился. Дети же и Мария его полюбили, хотя и с ними он был диковат и замкнут. Впрочем, кто знает, может, таким он становился только при моем появлении…

Институт встретил нас приветливо и равнодушно. Все были заняты скандальной женитьбой шефа на Графине. Мы были свидетелями этого романа, и первый интерес к нам объяснялся только этим. Сами же по себе мы уже никого не волновали. Нет, эта женитьба не вытеснила нас, и без нее мы давно выпали из круга институтских интересов. Нас уже давно переварили, усвоили и успели забыть.

Особенно это касалось Поленова. Тот взрыв в столовой явился кульминационным пунктом и одновременно разрядкой, после которой медленно и неумолимо происходило переваривание и усвоение. Как непривычный и капризный прибор, они долго обходили его стороной, побаивались и злились, а сами между тем уже подбирались к нему. И вот теперь он полностью освоен, они знают его возможности и капризы, они приспособились к нему и даже привыкли. И что бы теперь ни выкинул наш герой, никого бы это уже не поразило. «Это же Поленов, — отмахнулись бы от него. — Известное дело — Поленов».

Ему не сдались и его не покорили — его усвоили, как усвоили когда-то электричество, радио, атомную бомбу. Проглотили, переварили и усвоили, и живут себе дальше своей нормальной жизнью. Не постигая, не вдаваясь в тонкости и не разбираясь во вкусовых ощущениях — проглотили, переварили и усвоили.

А если не проглотить, если не глотается, как, например, шаровая молния, — то названия по крайней мере давать умеем… Назвали и успокоились. «А это — шаровая молния, ребенку известно». А что, собственно, известно, кроме того, что ничего не известно?

Но не будь этой всеядности, человек до сих пор бы сопротивлялся паровому двигателю.

Вскоре состоялась и еще одна свадьба. Поленов женился на Полине.

К моменту нашего возвращения Полина совершенно оправилась и без особого труда, быстро и ловко женила на себе Поленова.

На свадьбе из наших был я один, и свадьба эта меня не порадовала. Все вроде бы выглядело прилично и достойно, если бы невеста вдруг не исчезла. Ее долго и безуспешно искали все, кроме Поленова. Он же был весел, спокоен и безучастен к поискам, чем поверг благопристойных родственников в беспомощную ярость и отчаяние. Назревал скандал.

— Истеричка, — буркнул он, уступая моим настойчивым расспросам. — Впрочем, сходи… Она там, в пятой парадной, на самом верху. Вот и таблетки заодно передашь. Снотворное. Может, проспится.

Я отправился на поиски и действительно нашел Полину наверху, на лестничной площадке. Она сидела там на подоконнике и ревела, размазывая по лицу свою новобрачную косметику.

— Кому это нужно? — всхлипывала она. — Кому нужны эти победы? Я не люблю его. Я не могла больше любить и обманула сама себя. Нам дана любовь — природой, богом, не знаю… Любовь — это так много само по себе, это — жизнь. А нам нужны победы. И вот я добилась победы — но где же любовь? Ее и след простыл. Все потеряло смысл. Что это за победа, купленная ценой любви? Как прекрасно было любить. Я любила его злого, жестокого, я готова молиться на него прежнего, а теперь нет ни его самого, ни моей любви к нему — сразу двух зайцев убила. У меня никогда больше не будет поражений, но и любви тоже никогда не будет — я банкрот.

— Перестань! — в раздражении перебил я. Почему-то она больше не внушала мне ни жалости, ни сочувствия, а даже какую-то злобу и отвращение. — Перестань разводить панихиду. И расставлять точки тоже рановато. Получила что хотела и неси. Не хочешь нести — меняй, не маленькая. При чем тут любовь? Тебе дана жизнь, ты живешь, страдаешь… Страдала от любви — страдаешь от ее отсутствия. Ты чувствуешь боль — значит, ты жива.

Она вспыхнула от неожиданности, но плакать перестала. Приняла таблетку. Помолчала. Потом взглянула на меня прямо и засмеялась.

— Ты прав, — сказала она. — Я, наверное, упилась.

Мы вернулись к гостям, и свадьба наладилась.

«И все-таки кому нужна была эта свадьба, что за брак состоялся и зачем?» — думал я, возвращаясь домой.

Но когда через три дня они вместе вышли на работу, четкие, красивые, подтянутые, то являли собой великолепную пару. И я подумал, что, может, так и надо, может, они по-своему нашли друг друга, нашли достойных себя противников…

Но до чего же все это скучно!

Между тем надвигалась осень, и я затосковал. Сколько себя помню, я всегда ненавидел и боялся этого времени года. Это откровенное, пышное умирание, эти листья, распятые по мокрому асфальту, грязь, слякоть, тьма, уныние, необратимое и беспощадное, не оставляли надежд на новое возрождение. В природе нет места возрождению, не возвращается прошлая весна, и прошлогодние листья не возвращаются на ветви свои. Время неумолимо и холодно продолжает свой бег. Тоненькая струйка, ручеек моего уходящего времени тоже когда-нибудь иссякнет. И уже другие листья вырастут на прежних ветках, и другие люди будут ходить по моим маршрутам.

В детстве я мечтал стать путешественником только для того, чтобы перемещаться по земному шару вслед за солнцем и никогда не видеть осени. Мне казалось, что только осенью люди стареют, жизнь уходит из них только осенью.

Нынче я что-то особенно запаниковал. События минувшего года не вполне утряслись в моей голове. Навязчивые образы, впечатления, сомнения преследовали меня. В одиноком сумраке моей комнаты я бесконечно, уже почти машинально тасовал их, как тасуют пасьянсную колоду карт, чтобы потом раскинуть их перед собой в новой комбинации. Но все было глухо, узор не удавался, карты не слушались меня. Мучительно досадные, нелепые и непоправимые ошибки мерещились мне везде и повсюду. Казалось, что-то безвозвратно потеряно, упущено необратимо. Сожаление, негодование и тоска не давали покоя. Мне казалось, я понемногу схожу с ума.

В институте было затишье. Институтская жизнь замирает у нас каждую осень. Все занимаются собой, своей личной, семейной жизнью: играют свадьбы, готовят детей в школы, ясли, институты, ремонтируют квартиры, пожинают плоды своих трудов и готовят их впрок к зиме: варят, солят, консервируют. Консервируют свое лето, и солнце, и смех, и любовь, чтобы потом подать к столу в маринованном виде — какая закуска! Где брали? Болгарская? Что вы, милочка, все свое, личное, своим потом и кровью — ешьте на здоровье. Прошу вас, отведайте! Отведайте грибочков, бруснички, огурчиков — свое, домашнее!