Инга Петкевич - Лесные качели

Нет, большего поражения Егоров за собой не знал. До сих пор он не вполне с ним освоился и смирился, до сих пор ярость и бешенство перед необратимостью и непоправимостью этой гибели терзают Егорова. Это было его личное поражение, его ошибка, его непростительная оплошность. Но где, в какой точке он просчитался, где упустил и чего не понял, Егоров точно не знал и порой ненавидел Глазкова за такое предательство, за такое дикое коварство. Ночи напролет он беседовал с ним, доказывал, увещевал, задавал вопросы и даже угрожал, но Глазков не отвечал ему. Его мучили кошмары при участии Глазкова, во сне он замечал Глазкова в густой толпе народа, отчаянно толкаясь, он устремлялся к нему, с большим трудом догонял, хватал за рукав, но тот резко стряхивал его руку, отворачивался и молча проходил мимо. Один только раз Глазков взглянул ему прямо в лицо и усмехнулся горько, холодно и обидно, но опять ничего не сказал. А Егоров вдруг отчетливо понял, как сильно он был привязан к Глазкову, привязан, как к сыну. Это была потеря, с которой он не мог и не хотел смириться. Ему стало казаться, что он заживает чужой век. Слишком много смертей пришлось ему пережить, и если он не мог защитить и уберечь друга, то и вообще грош ему цена и пора уступать дорогу. Пусть летают, как им вздумается, пусть летают без него. И он ушел в отставку, и дал торжественную клятву никогда больше не подниматься в небо, и для пущей важности взял билет на поезд, который шел до Ленинграда почти четверо суток.

Все шло хорошо.

И вдруг сама природа словно взбунтовалась… Стоял страшный зной, какого не отмечали в последние сто три года. То ли эти сто три года, которыми щеголял Натан, сделали мир таким по-древнему горячим, но это была не просто повышенная температура окружающего воздуха… Все высохло, потрескалось, осыпалось. Каждый шаг шуршал всей землей, всем лесом. Безветрие и тишина напоминали катастрофу. Тянуло дымком — вокруг горели леса. Небо исчезло, и в тускловатой мгле торчало маленькое и злое солнце. Сам воздух, которого от абсолютного безветрия будто и не было, был пропитан непонятной тревогой и опасностью. По ночам над лесом колыхалось яркое зарево, воздух шуршал от летучих мышей. Выползло множество змей. Имели место три «человеко-укуса».

Дети жались друг к другу испуганными стайками, шушукались.

Больше всего боялись верхового пожара, который будто бы движется со скоростью курьерского поезда.

— Где-то здесь проходила линия Маннергейма, — говорил Натан.

— Маннергейма… Маннергейма… — тревожно подхватили дети.

— Маннергейма нам только не хватало, — рассердилась Таисия Семеновна.

Кто такой Маннергейм, никто не знал.

Таисия Семеновна нервничала. Она приняла решение ехать в город за разъяснениями и инструкциями насчет пожара. Анина запросилась домой, и Таисия Семеновна решила взять девочку с собой. Слава проводил их до платформы…

В противопожарном управлении Таисию Семеновну успокоили. Ей убедительно доказали, что пожар непосредственной опасности для лагеря не представляет, потому что находится совсем в ином квадрате и отрезан от сектора угрозы целой системой водных массивов, то есть озер. Но в связи с жарой и засухой категорически запрещается жечь костры, курить и бросать в лесу окурки. Ее снабдили целой пачкой новых противопожарных инструкций и командировали в лагерь инспектора, который должен был ознакомиться с противопожарной оснащенностью лагеря и провести беседы с воспитателями и детьми.

Это был тучный, важный человек, обремененный властью и ответственностью. Его суровое и твердое молчание приводило Таисию Семеновну в трепет. Она сомневалась в готовности своего лагеря к пожару и поэтому всю дорогу жаловалась инспектору на изолированность и заброшенность лагеря…

— В вашей зоне расположен большой зверосовхоз, — скупо и значительно изрек пожарник. — А вы говорите, одни лоси…

И по его интонации Таисия Семеновна поняла, что инспектор не пойдет на компромисс, а, наоборот, будет требователен и беспристрастен.

…Уже при входе в калитку Таисию Семеновну удивило отсутствие там дежурного. А тут еще оглушительно завопил репродуктор.

— В двенадцать часов по ночам из гроба встает император… На нем треугольная шляпа и серый походный сюртук, — надрывался мощный бас.

Инспектор взглянул на Таисию Семеновну, и воспитательнице показалось, что он принял эту песню на свой счет. Она было попыталась объяснить ему, что это любимая песня детей, что они постоянно гоняют эту пластинку, но репродуктор ревел так громко, что она сама едва слышала свой голос. Она нетерпеливо огляделась в поисках кого-нибудь, огляделась и не поверила своим глазам. В лагере творилось нечто ужасное, она буквально не узнала своего лагеря.

Вся территория была завалена обрывками бумаг. Столы из столовой были вынесены на улицу, к тому же не убраны после обеда. Тут же стояла лошадь, поедая прямо из тарелки хлеб и прочие объедки.

Никого из взрослых Таисия Семеновна не обнаружила. А дети, дети выглядели просто зловеще.

Полуголые, чумазые, странно одичалые, они сидели на земле и резали бумагу. Таисия Семеновна обнаружила несколько таких странных групп и заметалась от одной к другой, и везде перед ней была одна и та же непонятная картина.

В центре каждой группы сидел на земле полуголый дикарь, в руках у него было бумажное кольцо и ножницы, он медленно резал вдоль кольца, а остальные, склонившись над ним, затаив дыхание следили за ножницами. Можно было усомниться в состоянии их разума, такой у них был вид.

— Что происходит? Что тут происходит? Я требую объяснения! — Таисия Семеновна вцепилась, в чье-то плечо. Рассеянный, отсутствующий взгляд с досадой скользнул по ее лицу и устремился обратно к ножницам. Ножницы щелкнули, и все руки нетерпеливо потянулись к бумажному кольцу…

Таисии Семеновне стало страшно. Куда бы ни обращался ее растерянный взгляд, всюду перед ней мелькали ножницы, кольца, ленты. Одержимые, самозабвенные лица детей — все было как во сне,, в кошмарном бреду.

— Таисия Семеновна! Таисия Семеновна! — донеслось будто издалека.

Перед ней стояла маленькая чумазая девочка. Она протягивала ей кольцо и требовательно, с надеждой и верой в ее могущество заглядывала в глаза. — Таисия Семеновна, ведь правда, это фокус, простой фокус?

Таисия Семеновна взяла в руки кольцо. Окинула взглядом территорию, заметила Натана и устремилась к нему. Он стоял в центре группы. В руках у него были ножницы.

— Что это значит?! — набросилась на него Таисия Семеновна. — Я требую… я прошу вас объяснить мне…

— Тише, сейчас, следите внимательнее, — сказал Натан.

Ножницы медленно двигались вдоль бумажного кольца. Короткий перешеек отделял два кольца друг от друга… Все затаили дыхание… Ножницы щелкнули — в руках у Натана вместо двух было одно большое кольцо.