Инга Петкевич - Лесные качели

И вдруг, среди всеобщего ликования, море стало отступать. Думали — отлив, но не тут-то было. Не прошло и часа, как на планете не осталось ни капли воды. И что самое страшное, было совершенно непонятно, куда она подевалась и откуда вдруг снова возникнет. Это было какое-то вопиющее нарушение всех человеческих законов. В панике все бросились в ракету, на ходу натягивая противогазы. Но воздух почему-то не исчез…

Паника постепенно улеглась, и с новыми предосторожностями стали осваиваться в новых условиях. На обнажившемся морском дне, сухом и белом, как слоновая кость, открылись какие-то коридоры. Их тоже надо было осваивать.

Постепенно наладились жизнь и ритм, но планета больше не внушала доверия, с ней обращались осторожно, вкрадчиво, почтительно, почти подобострастно, люди целиком зависели от планеты и ее капризов. Дышали и то с какой-то деликатностью, будто извиняясь, что потребляют чужой воздух. О дичи и говорить нечего, она почти обожествлялась. Боялись сдвинуть камешек с места, боялись ступать, боялись кашлять.

…Коридоры постепенно осваивались, и небезуспешно. Были там какие-то ниши, похожие на кафельные кухни в типовых домах, их так и называли — кухнями.

Они шли гуськом по белому коридору. И вдруг ужас охватил всех. Они прижались к стенам, очищая дорогу, робко и почтительно вглядываясь в ту сторону, где коридор заворачивал направо и где никого не было…

Издали донеслось слабенькое, легонькое позвякивание, будто играли на ксилофоне. Всем почудилась детская и дом. Из-за поворота возникло шествие.

Это были крохотные зеленые крокодильчики, потешные и забавные, как из мультфильма. Исполненные важности и чинности, торжественно и серьезно маршировали они мимо громадных по сравнению с ними ног пришельцев. И порой, будто щенки, забавно лязгали зубами. Крокодильчики прошли мимо и скрылись за поворотом, смешные и забавные, под свою потешную музыку.

Но пришельцы не смеялись, никому и в голову не пришло смеяться. С превеликим почтением они проводили глазами это чудное шествие. Даже у себя в ракете они не посмели смеяться, впрочем, им было и не смешно.

А на планету вернулась вода, и все зажили тихо, мирно и чинно, стараясь не потревожить своих таинственных хозяев. И те отвечали им взаимностью.

…И вот будто шел Слава по какому-то коридору, и вдруг из дверей кухни выскочил пацан. Он явно что-то спер и теперь прятал за пазухой. Слава похолодел. Он не стал даже преследовать воришку, он сразу же бросился на кухню к хозяевам. Там никого не было. Но ужас и отчаянье перед неведомым, страшным возмездием были так велики, что Слава просил, умолял, обращаясь к стенам. Он заклинал простить мальчишку за этот страшный проступок, клялся, что они сами его накажут, и ручался, что этого больше не повторится.

— Ну что вы! Да стоит ли так убиваться! С кем не бывает! — раздался голос у него над головой. — С каждым может случиться. Экая глупость!

…И он проснулся.

«Начало контакта, — подумал он и засмеялся, вспоминая крокодильчиков и то почтение, которое они внушали во сне. — Надо с уважением относиться к чужой жизни, какой бы смешной и нелепой она тебе ни казалась. Ясное дело».

Но тут же он вспомнил Настю. Убей его, он не мог относиться к ней с почтением. А если в тебе нет почтения, то стоит ли притворяться? Но вот крокодильчики во сне сумели его внушить. Внушить… Вот именно внушить… Почтение надо внушать. Неужели его внушают только силой?

«Надо бы рассказать сон Анине», — подумал он, вскочил на ноги и пребольно стукнулся головой о сук. Что это? Где он? Что с ним?!

Мохнатые, колючие лапы окружали его со всех сторон, они тянулись к нему, цеплялись за волосы. Он забарахтался, забился в этом хвойном плену, закричал и вывалился наружу из одного сна в другой — перед ним была заброшенная ветка. Он даже подумал, что сны теперь будут чередоваться в обратном порядке, и теперь он должен бежать обратно по этой железнодорожной ветке, чтобы очутиться рядом с Настей…

Солнце садилось, и мгла серыми волнами шевелилась вокруг. Слава понял, что проспал обед и теперь еще опаздывает на ужин. Он побежал, но тут же остановился, потому что не знал, в какую сторону надо бежать. Ему стало страшно, мысли путались, его лихорадило. Мрак надвигался на него со всех сторон…

Медсестра Капа отлично знала все виды первой помощи пострадавшим, в том числе и укушенным змеей. Но она не знала, какие змеи ядовитые. Она смертельно боялась всяких змей и поэтому настаивала на консультации опытного специалиста. И хотя никаких последствий укуса у девочки не обнаруживалось, Егоров вскочил на лошадь и поскакал в зверосовхоз за помощью.

Ветеринарный врач прибыл быстро, он прискакал на лагерной лошади. Это был молодой человек. Он, как видно, очень спешил, потому что проскакал по территории лагеря галопом и зачем-то сделал еще два лишних круга.

— Не успел затормозить, — комментировал Натан.

Все заметили, что врачу нравится спешить к больному и нравится делать это на лошади. Таисии Семеновне врач сильно не понравился, она попросила его вымыть руки, почистить сапоги, причесать волосы и только после этого разрешила ему приблизиться к больной.

…Прошло больше получаса, как он исчез за дверью лазарета.

Все притихли в ожидании, с нетерпением поглядывая на зеленую дверь. Но никто не появлялся.

Осторожно косились на Настю и спешили отвести взгляд, как от чего-то стыдного. Та по-прежнему сидела возле кухни, грызла семечки и глядела перед собой замороженным, светлым взглядом.

Грызть семечки в лагере не запрещалось, но мало кто этим занимался. Всем было не до семечек, всем было некогда. Одна лишь Настя находила время. Сидит себе и грызет. Странная она все-таки…

Подсела на скамейку Светланка, подставила ладошку. Настя насыпала в нее семечек. Светланка погрызла немного.

— Где ты их берешь? — спросила она.

— Маруся дает. За то, что я ей картошку чищу, — отвечала Настя.

Помолчали. Светланка хотела еще что-то сказать, но так ничего и не сказала. Грызть семечки она не умела, и терпение ее скоро иссякло.

— Фу, какая зараза! — она отбросила от себя семечки, вскочила и убежала.

Настя без выражения поглядела ей вслед.

Вернулся Егоров, сел на скамейку рядом с Настей и стал ждать вместе со всеми.

Появился Слава. Он вылез откуда-то из-под обрыва и сразу же привлек к себе внимание. Выглядел он как-то подозрительно и даже диковато. Бледный, всклокоченный, он дышал тяжело и шумно, будто только что убежал от какой-то опасности. Все с удивлением разглядывали его, но Слава не замечал никого вокруг. В мрачной задумчивости он пересек территорию лагеря. Ноги, казалось, сами привели его к скамейке возле кухни и остановились в шелухе.