Инга Петкевич - Лесные качели

Он долго, откровенно разглядывал Настю. Он не замечал, что другие тем временем разглядывают его.

— Благодарность будет приносить, что ли? — спросил кто-то.

— Слова забыл, — подхватил другой.

Но сказал Слава что-то совсем странное.

— Почему ты босиком? — сказал он.

— Мне так лучше, — отвечала Настя.

— А это что у тебя?

Настя протянула ему ладошку с семечками. Вспыхнув, он сильно поддал по руке. Семечки разлетелись во все стороны. А сам Славка вдруг пошатнулся и рухнул к Настиным ногам.

Потрясенные зрители не знали, что и думать…

Кто-то что-то слышал, кому-то что-то сказали.

Не прошло и получаса, как через всю стену столовой появилась надпись: «Слава + Настя».

— И это после Анины! — бросил кто-то.

— Вот тебе и любовь… — подхватил другой.

— Враки все, — возразил третий.

— Нет дыма без огня…

Все поглядели на Славу. Он сидел на трубе возле лошади и задумчиво разглядывал свои сандалии.

— Да нет, не может быть, — решили все.

— Немедленно сотрите эту мерзость! — громко приказала Таисия Семеновна.

Она только что появилась в дверях лазарета с важным и радостным известием, что опасность миновала, то есть никакой опасности практически не обнаружено. Она любила делать такие важные сообщения и была неприятно задета, обнаружив, что внимание детей опять от нее ускользнуло, опять они заняты бог знает чем. Чем именно, она поняла сразу же, как только увидала надпись на стене столовой. Она гневно вспыхнула и грозно покосилась на Егорова. Почему-то ей показалось, что он в курсе этих новых дел.

— Немедленно сотрите эту мерзость! — повторила воспитательница.

Воспитатели ужинали при свете керосиновой лампы. Она коптила, то и дело приходилось убавлять фитиль.

Ели молча.

— Меня интересует одно, — нарушила молчание Таисия Семеновна, — кто придумал это проклятое кольцо?

— Ленту Мебиуса придумал, разумеется, Мебиус, — вяло отозвался Натан.

— Кто он такой? — холодно поинтересовалась Таисия Семеновна.

— Он ее не придумал, он ее открыл. Это — как закон природы, природа живет по этим законам, а люди только открывают их для себя…

Пока Натан говорил, Таисия Семеновна с раздражением разглядывала его.

— Мебиус тут ни при чем. Я спрашиваю, кто притащил эту ленту в лагерь?

Все удивленно переглянулись.

— Лента тут ни при чем! — выпалила Светланка. — Не надо было ходить купаться.

— От купания никакого вреда быть не может, — отрезала Таисия Семеновна. — А вот из-за вашей ленты мы теперь сидим без света.

— Не волнуйтесь, — миролюбиво сказал Натан. — Лента тут ни при чем. Это все жара. Такой жары в здешних местах не отмечалось сто три года.

— Кто это вам сказал? — Таисия Семеновна повысила голос.

— Что сказал? — опешил Натан.

— Кто оповестил вас про эти сто три года?

— Да нет, — сказала Светланка, — все началось с пожара. Пожар напугал детей…

— Не пожар их напугал, — гневно перебила Таисия Семеновна, — а эта чудовищная лента. Ваша затея, не так ли?

— Ну вот еще! Сами придумали идти купаться, а на меня сваливаете, — вспыхнула Светланка.

— Я ничего не сваливаю. Я тяну эту лямку сто три года, но стоит мне отвернуться, как в лагере начинается какая-то мистика.

— Кто виноват, если это действительно мистика? — огрызнулась Светланка.

— Это таинственная, головокружительная… — сказал Натан, но Таисия Семеновна перебила его.

— Не морочьте мне голову своими глупыми тайнами. Передо мной был откровенный случай массового психоза, ничего более.

— Да вы только посмотрите, — Светланка вытащила из кармана полоску бумаги.

— Хватит! Довольно! — Таисия Семеновна вскочила. — Не пытайтесь меня заморочить! Я еще в добром уме и трезвой памяти, и все эти фокусы меня не волнуют!

— Но это же не фокус! — Светланка тоже вскочила.

— Я требую прекратить это безобразие! — воскликнула Таисия Семеновна. — Если я еще раз увижу эту гадость!..

— Вы! Вы знаете кто? Вы просто инквизиция! — взорвалась Светланка.

— Эта инквизиция за вас тут работает, а вы между тем развлекаетесь.

— Отдаете всю жизнь, жертвуете собой! — кричала Светланка. — Да не нужны детям ваши жертвы. Они ничего не имеют против нашего счастья! Это нам нужна их благодарность, вот мы и навязываем им наши жертвы. За жертву можно расплатиться только жертвой. Нет ничего несчастнее людей, соединенных жертвой! Дети дают нам куда больше, чем мы им.

Это были давно выношенные ею мысли, и она была рада случаю выплеснуть их на окружающих.

— Да вы тут все сами впали в детство! — кричала Таисия Семеновна. — Лошади, русалки, водяные, кольца, змеи! Хватит! С меня довольно! Завтра же пишу докладную!

На следующее утро на доске объявлений появился приказ, запрещающий детям пионерлагеря «Рабис» развлекаться при помощи ленты Мебиуса.

— Мы заработали бессмертие, — комментировал события Натан. — Это самый абсурдный приказ за всю историю человечества.

Надпись на столовой стерли, но на следующее утро она появилась снова. Стирать больше не стали: махнули рукой. Всем было не до этого, лагерь охватила новая волна тайной переписки. Славкина история не получила должного внимания, потому что показалась всем уж больно абсурдной. Что общего может быть у Славы с Настей? Глупости все. Обморок был просто от жары. А надпись — так дураков в лагере хватает, чего порой не напишут.

И только один Зуев встревожился не на шутку. Он неплохо знал своего врага. Славкины обмороки не были для него новостью, и эти глупые надписи на него не действовали. Поразил его сам Славка, Славкино лицо. Лицо, которое открылось Зуеву, было беспомощно и беззащитно. Точно из раковины выглянул моллюск, розовый, обнаженный и уязвимый до неприличия. Это было безумное лицо. Одно из двух: или Славка тронулся от жары, или все это правда. Но и правда эта была так близка к безумию, что Зуев отказался ей верить.

Кто написал первую надпись — неизвестно, но возобновил ее ночью сам Зуев. Он сделал это, чтобы проверить Славкину реакцию, убедиться… Реакция убедила его, что все это правда. Все оно так и есть. Славка попался. Еще как попался! Но попался не в его, не в Зуева сети, от Зуева он ускользнул навсегда. Его враг был слаб, беззащитен, беспомощен. Он был просто раздавлен, но Зуев тут был ни при чем. Бить слабого, лежачего Зуев, конечно, не мог, он вызывал в нем даже брезгливое сострадание. Но то, что он потерял своего врага, не успев рассчитаться с ним, приводило Зуева в исступление. Он не мог удержаться, чтобы не бросить в него еще и свой камень, — не теперь, конечно. Но при первой же возможности, при первой же попытке того поднять голову.

Зуев не мог оторваться от своей, в то же время чужой жертвы… Он продолжал следить за ней еще более чутко и настороженно.