Инга Петкевич - Лесные качели

Вот уже несколько дней Слава лежал над обрывом и читал толстую книгу. «Пиквикский клуб», — донес Игорек.

Конечно, он не читал.

Он не понимал, что с ним творится. Весь мир был наполнен Настей, наполнен ею, как зноем. От нее было никуда не деться, как от жары. Причем это только он не мог деться, не она. Ноги сами приводили его к скамеечке, пока не останавливались в шелухе. Не мог Слава понять, что отчего, но само собой стало получаться, что идет куда-то и зачем-то, а приходит к Насте. И не приходит, а все равно она у него перед глазами. Не слышит, не видит — все одно Настя. Это безмятежное, как омут, лицо…

И опять замирал дух, закладывало уши и кружилась голова. И опять свободное падение несло его, и мелькали в тумане лица, обрывки разговоров, надписи на стене, но все не доходило до него. Падающему телу — не до зрителей.

Он пытался найти ту заброшенную железнодорожную ветку, но ее и след простыл, точно и вправду она ему приснилась тогда.

Зато он сразу нашел обгорелую сосенку, возле которой стояла Настя. Тут было тревожно и опасно, тут пахло гарью, пожаром — это был Настин запах, и Слава задохнулся от него.

Он и думать забыл про Анину, она осталась где-то далеко позади, в прошлом, и растаяла в нем. Почему-то Славе казалось, что она больше не вернется.

Зной все нарастал. Лагерь притих перед его неумолимой силой, но тишина эта оставалась тревожной и напряженной. Таисия Семеновна не доверяла затишью, это было затишье перед новой грозой. Под внешним спокойствием Таисия Семеновна явно ощущала какую-то потаенную, напряженную жизнь. Ей чудился какой-то подвох, от нее опять что-то скрывали, что-то готовилось у нее за спиной, какая-то новая диверсия. Дети явно ушли в подполье, но в какое именно — было непонятно. Опять у них в руках появились какие-то бумажки, но вместо ножниц на этот раз были карандаши.

Даже Слава, прилежный и послушный Слава, на кого он стал похож? Мечтательный и воспитанный мальчик превращался на глазах в одержимого, невменяемого. Подал заявление с просьбой отпустить его домой, на все вопросы ничего вразумительного не отвечал, только улыбался идиотской улыбкой. Настя тут, конечно, ни при чем, верней всего это от жары. Скорей бы вернулась Анина.

Ночь была тревожной. Горизонт за озером пылал ярким заревом. Лошадь то и дело тревожно ржала. Несколько черных силуэтов промелькнуло мимо окна. Кто-то шевелился, перешептывался. Егоров как раз приспосабливал перфорированную карточку к россыпи букв, когда в окошко тихо постучали. Он открыл окно. Это была Таисия Семеновна.

— Матвей Петрович, — умоляюще позвала она. — Мальчишки из первого отряда куда-то убежали.

Он наскоро оделся и вылез в окно.

— Панику не хочется поднимать, — лихорадочно шептала Таисия Семеновна, — но сами посудите, куда они вдруг собрались?.. Какая ужасная ночь!

Они метались по территории лагеря от одного подозрительного объекта к другому. Таисию Семеновну била нервная дрожь, она лихорадочно куталась в большой плед или в одеяло, которое все время цеплялось за кусты и прочие предметы, и каждый раз воспитательнице казалось, что кто-то схватил ее костлявой рукой, и она всякий раз вскрикивала, шарахалась и хваталась за Егорова.

— Какая жуткая ночь! — то и дело восклицала она. — Кошмарная ночь!

Ночь была самая обыкновенная, и Егоров раздраженно думал, что бедная женщина давно утратила чувство реальности и живет теперь в каком-то фантастическом мире, не умея отличать желаемое от действительного.

Они подошли к обрыву. Им открылось озеро, над которым, как огромный фонарь, повисла яркая луна. По озеру шла легкая рябь, похожая на чешую, и все озеро сверху напоминало громадную живую рыбу. Луна отражалась в рыбе, и две луны глядели друг на друга. Их холодный отраженный свет будто заморозил пейзаж, превратив его в торжественные декорации академической сцены, когда, после поднятия занавеса, зрителям предоставляется время для восхищения.

— Ах! — театральным шепотом произнесла Таисия Семеновна. — Какое великолепие!

— Декорации недурны, — согласился Матвей Петрович. — А вот и участники спектакля.

Внизу под обрывом в холодном жидком серебре плескалось несколько черных фигурок.

— Господи, — сокрушенно прошептала Таисия Семеновна, — даже чудовища не боятся! Отчаянное поколение.

— Нет там никакого чудовища, — вздохнул Егоров и с горькой иронией отметил для себя, что в существование чудовища верит в лагере, пожалуй, одна Таисия Семеновна. Ну а что касается Зуева с его компанией, этим наверняка известна его подлинная природа.

— Разумеется, нет, — миролюбиво согласилась воспитательница. — Скорей всего, их проделки. Только кто им разрешил купаться по ночам?

— Пусть купаются, — буркнул Егоров. — Оставьте их к покое.

— Не могу, не имею морального права, — строго отрезала воспитательница. — Вы тоже должны понять. Этот возраст самый трудный и ответственный. В наших руках не только будущее, но порой сама жизнь детей. Мы отвечаем за них перед обществом и перед собственной совестью. Педагогика — это сложная и тонкая наука, тут одной любви к детям мало, надо еще знать методы, иметь подход к детям. У меня есть книги по педагогике, почитайте на досуге.

Нет, эта Таисия Семеновна была положительно несносна, одним своим тоном она могла довести человека до исступления.

— Макаренко? — машинально спросил Егоров.

— Хотя бы Макаренко, — согласилась она.

— В его колониях дети пользовались свободой. Там все было построено на самоуправлении.

— А случись что, кто будет отвечать за это самоуправление? — подчеркнуто любезно осведомилась воспитательница.

«Какое нелепое архаическое существо, — в сердцах думал Егоров. — Ну что она может дать детям? Только зря треплет им нервы!»

— Подглядывать, выслеживать, подслушивать! Разве это методы? Влезать в душу и копаться там — это называется особым подходом! — внезапно вырвалось у него.

Таисия Семеновна поперхнулась, закашлялась… Последовало долгое томительное молчание. Егоров давно раскаялся в своей грубости и от души пожалел бедную женщину со всеми ее нелепостями и глупостями, тем более что… И он с удивлением отмстил для себя, что раздражает старая воспитательница в основном только взрослых, а дети, как ни странно, относятся к ней вполне терпимо и снисходительно. И если порой разыгрывают ее и даже издеваются над ней втихомолку, то делают это добродушно. А вот что касается его самого, то ему почти не удалось добиться чего-то существенного. В лучшем случае дети уходят от контакта с ним, в худшем — откровенно игнорируют. Словом, везде, всегда и повсюду выдерживают определенную дистанцию. Даже Зуев, интерес которого ему бесспорно удалось возбудить, и тот относится к нему настороженно, а Слава так и вовсе не замечает его. В чем тут дело? Он ехал сюда с самыми благими намерениями, ему казалось, что он будет полезен детям, ведь он так много может им рассказать, так многому научить. А вот поди ж ты…