Инга Петкевич - Лесные качели

— Осторожно, не провались, тут глубоко, — сказала Настя.

— А если бы ты провалилась? — охрипшим от волнения голосом спросил он.

— Я бы не провалилась, я знаю…

Что она такое знает, Настя не сказала. Просто прошла мимо и уронила лилию. Он поднял ее и пошел следом. Его настойчивый взгляд не давал ей покоя, и она все время ежилась, одергивала юбку, поправляла волосы, вновь превращаясь под его взглядом из царевны в лягушку.

— Ты что, меня боишься? — спросил он.

Она пожала плечами.

— Что за дурацкая привычка пожимать плечами, — сказал он.

— Ну и подумаешь…

— Умнее ответ трудно придумать.

— Отвяжись.

Тут закуковала кукушка, и каждый стал считать, сколько лет жизни ему осталось. Вышло поровну.

— Пошли скорей, тебя ищут, — сказал Слава.

— Иди ты первый, — сказала она.

— Нет, пойдем вместе, — твердо сказал оп. — И пусть только пикнет кто!

И вот они вместе вернулись к ребятам. Вместе ели из одной миски. Вместе шли обратно, и Слава нес Настин рюкзак. На них косились с удивлением, но никто ничего не сказал.

На обратном пути все очень устали и поэтому растянулись на большом расстоянии.

Они миновали платформу, пересекли пути и стали взбираться по откосу. Слава забрался первым и оглянулся. Настя еле ковыляла за ним, он вернулся и подал ей руку…

А на камне сидели «продолговатые» в полном составе.

— Что я вижу, господа?! — трагическим тоном воскликнул Зуев.

— Они опять вместе! — подхватил Игорек. — Позор на мою седую голову!

И они окружили Славу и Настю, которые, сбросив на землю рюкзаки, тяжело дышали и не могли сказать ни слова. Слава от растерянности глупо улыбался…

— О вы, несчастные, горе вам! Благословения, немедленно просите благословения! — кричал Игорек.

— Не годится, отставить, — сказал Зуев. — Статисты не играют. Откуда выкопали таких статистов? Это черт знает что! Где эмоции, где страсти?! Девочка, подойди сюда. Как тебя зовут, девочка? Настя, говоришь? Очень хорошее имя. Ну и что ты стоишь, как дубина, тебе что, неизвестно, что в этой сцене ты должна целоваться? Как, ты не хочешь целоваться? Ты стесняешься? Эй, господа, помогите статистам. Приготовиться! Начали!

И ребята налетели на Славу и Настю, засвистели, заулюлюкали. Вошли в раж, забыли себя и как-то даже уменьшились в летах. Толкнули Славу и Настю друг на друга… Только и Слава забыл себя и, ничего не понимая, стоит у всех на глазах — обнимает Настю. Но вдруг увесистая оплеуха вернула его к реальности.

— Дикая кошка, она мне откусила палец! — вопил Игорек, прыгая на одной ножке.

А Настя, и впрямь как дикая кошка, злая, лохматая, сверлила всех разъяренными глазами.

— И ты с ними заодно, — зашипела она на Славу. — Осрамить меня решили? Как бы не так! Только тронь, только попробуй, — бросила она через плечо, — глаза выцарапаю!

И ребята отступили, и Слава как бы остался вместе с ними, на их стороне.

— Всего перецарапала, — проворчал он, предавая Настю.

Зуев насмешливо на него покосился.

— Размазня, — бросил он. — Целоваться не умеешь. Возись тут с тобой. Поддайте-ка ему еще, господа.

И, разбегаясь, ребята каждый дернул, поддал или щипнул Славу.

И Слава бросился на землю и завыл от беспомощности и тоски, презирая себя и ненавидя всех вокруг.

Егоров как раз вылезал из-под откоса и видел окончание сцены.

— Зуев, — закричал он. — Немедленно вернись, Зуев!

Но Зуев не вернулся.

Они уже приближались к лагерю, когда Слава повернулся и пошел в противоположную сторону.

Егоров опешил, некоторое время глядел ему вслед, потом догнал и пошел рядом. Слава холодно покосился на него и молча продолжал свой путь. Егоров не отставал.

— И долго мы так будем топать? — через некоторое время спросил он.

— Я больше не вернусь в лагерь, — холодно сказал Слава.

— И это ты заявляешь мне? Я в педагогике не силен, подходов особых не знаю. Но я обязан доставить тебя в лагерь. Как видно, мне придется тебя связать и нести на себе.

Славе шутка не понравилась, он не был расположен шутить.

Они приближались к платформе.

— Вы считаете нас детьми, связываете по рукам и ногам, а сами почти таким на фронт ушли, — сказал Слава.

— Ну, положим, чуть постарше…

— Это как посмотреть, — возразил Слава. — Мы позднее родились и дольше жить будем, значит мы старше вас во времени.

Егоров усмехнулся такому доводу.

— Без нас вы бы вовсе не родились, вас просто бы не было.

На этот раз усмехнулся Слава.

— Стоит ли родиться, чтобы потом все равно умереть? — спросил он и с вызовом поглядел на Егорова.

Егоров вздрогнул. Это был пытливый и дерзкий взгляд Глазкова. Егоров нахмурился, соображая. Он чувствовал, что от его ответа зависит сейчас многое. Он должен был выиграть этот словесный поединок. И вдруг в памяти его отчетливо проявился тот последний разговор в проходной. И он почти машинально повторил слова, которые тогда говорил Глазкову:

— Смерть понять нельзя, а значит, и нечего о ней думать, — сказал он. — Бояться смерти — это все равно что бояться завтрашнего дня, ведь неизвестно, что этот день тебе приготовил. Бояться смерти — это значит уже быть мертвым…

— Я смерти не боюсь, — перебил Слава.

— В то же время нельзя жить, будто ты бессмертный. Противно умирать с нечистой совестью. Смерть врасплох застает только подлецов и дураков.

— Парадокс, — сказал Слава.

— Вот именно, — согласился Егоров. — Но в этом парадоксе, в этих ножницах как раз и помещается жизнь.

— Вы это там придумали… на фронте? — спросил Слава.

— Да, — ответил Егоров. — Я думаю, что это соображение спасло мне жизнь… И не только там…

Слава внимательно на него взглянул, и Егоров понял, что одержал на этом незнакомом ему фронте первую победу.

Атмосфера в лагере накалялась. Бедная Таисия Семеновна совсем потеряла голову. Каждую ночь она делала героические усилия, чтоб разобраться, рассортировать впечатления минувшего дня, выработать тактику поведения на будущее. Но каждый день готовил ей все новые и новые сюрпризы. И ночью она снова не могла заснуть и опять сортировала впечатления…

Во-первых, Слава. Его стало не узнать. Это была гибель примера и образца. Это было болезненное нарушение сложившегося и утвердившего себя образа. И это было возмутительно с его стороны: какое он имел право разрушать ее представление о себе?

Во-вторых, Анина. Она вернулась такая вся светлая, прозрачная, легкая… И что же она застала? Грубость, оскорбление, измену…

В-третьих, Анина и Слава. Так прекрасно разрешенный вопрос мальчика и девочки оказался опять неразрешенным. Более того… Одного дуновения было достаточно, чтобы рассыпалась столь изящная постройка, одного прикосновения этой, этой…