Инга Петкевич - Лесные качели

Но когда рядом оказывалась Настя — Слава забывал обо всем, и снова ничего, кроме нее, для него не существовало.

Какой-то визг прервал его размышления. Настя вскочила, опрокинула ведерко с водой. У ног ее валялась дохлая змея. Кто-то из мальчишек, пробегая мимо, подбросил эту змею ей в подол. Кто именно, понять было невозможно, мальчишка был весь в зеленых листьях.

Славка было погнался за ним, но не догнал.

Для Анины начались страшные дни. Она не поднимала глаз от книги, но видела все вокруг с беспощадной, жестокой трезвостью. Жалкие, ничтожные люди корчили перед ней свой бездарный спектакль. Играли халтурно, небрежно, самодовольно, лгали, злословили, злорадствовали — и еще предлагали ей принять участие во всей этой жалкой возне, сыграть для них роль Русалочки. Как бы не так! Даже своей болью, отвращением, даже своей брезгливостью Анина не поделится с ними. Она пройдет мимо и ничего не заметит. Лгут, предают, пакостят, мстят, калечат друга друга и еще все это называют любовью. Да если она такая, эта любовь, то она ей не нужна даром. Она, скорее, погибнет от голода, но не станет есть эту мертвечину, эту падаль… Так думала Анина, исподтишка разглядывая толстые белые ноги в стоптанных башмаках.

Настя стала основным кошмаром, наваждением и безумием ее жизни. Что бы ни делала Анина, чем бы ни отвлекала и ни занимала себя, Настя постоянно находилась у нее перед глазами. Эта тупая, почти неодушевленная материя торжествовала над ней, Аниной. Эти телячьи безмятежные глаза, эти кегли в стоптанных башмаках, эта лень, неряшество, тупость. Анину начинало тошнить от какого-то патологического отвращения.

«Биологическая несовместимость», — Анина слышала про такое.

«Как он мог!» От гнева, презрения и отчаянья ей просто делалось дурно. «Ничтожество!» — твердила она. Славка всегда был и останется жалким бездарным ничтожеством. Пусть другим морочит голову, Анина знает ему цену. Под этой мечтательной, рассеянной маской скрывается холодный и пустой эгоист. Все эти мучительные поиски правды и смысла, самокопание и самоуничижение — всего лишь мучения эгоиста, который настолько погряз в себе, что даже не подозревает о существовании других. А какое высокомерие, какое самомнение! Все чужое всегда кажется ему жалким, глупым и пошлым. И если он честен, логичен, справедлив, то все это только маска. А под этой маской ничего нет, там давно пустота, равнодушие и холод. Да, да, холод подземелья. Забился в нору, где ему нечем дышать, да еще кичится этим. А только помани, только засветит какой выход, он через любой труп переступит, чтобы выбраться… Духовный кризис у него, видите ли, духовный кризис! Нора стала тесна, туфли жмут, из пеленок вырос, самовлюбленный сытый эгоист — вот и весь его духовный кризис! Молодец Зуев, он раскусил его раньше всех.

Зуев? Он может быть ей полезен. Неплохо бы проучить этого зарвавшегося эгоиста Славку. Самому Зуеву это, конечно же, не по силам, Славка недосягаем для него. Но с помощью Анины…

Особенно страшно было по ночам. Ее мучили кошмары. Они были очень разнообразные, но кончались всегда одной и той же жуткой сценой. Будто входит она в комнату и застает там Настю и Славу. Они даже не целуются, даже большей частью заняты вполне невинными делами: рисуют, или кормят рыбок, или смотрят телевизор… Но атмосфера при ее появлении сразу делается невыносимо тяжелой и безысходной… Напряжение все растет, ширится. Анина понимает, что ей пора уходить, она тут лишняя, понимает и не может уйти. Они многозначительно переглядываются у нее за спиной, хихикают… И тут она вдруг хватает с письменного стола стаканчик. В нем целый букет вставочек с перьями острием вверх. Она хватает стаканчик и выплескивает его содержимое в потолок… Она еще успевает заметить, как ручки под потолком медленно разворачиваются и обрушиваются на их головы дождем острых стрел… Эти зловещие ручки с острыми перьями преследовали ее почти каждую ночь.

Анина сидела на скамейке под деревянным навесом платформы и вертела в руках зашифрованное письмо. Его написал не Славка. Тогда кто же это мог быть?

Какой-то шум возле задней стенки платформы привлек ее внимание. Она заглянула в щелку.

— Это ты, Зуев?

— Я, — донеслось оттуда.

— Ты что там делаешь? Подглядываешь, да?

— Когда это я подглядывал?

— Тогда уходи.

— Это я письмо написал.

— Врешь.

— Я.

— Ну тогда вылезай.

Голова Зуева появилась из-под платформы. С наигранной развязностью, тщетно борясь со смущением, он взобрался на платформу, пересек ее и сел рядом с Аниной. Та внимательно на него взглянула.

— Зачем ты это написал? — спросила она.

— Так, — сказал Зуев, — захотелось, и написал.

— Но это же неправда? Ты же меня не любишь?

Зуев смутился, покраснел, разозлился на себя и стал грубить.

— Это не имеет никакого значения, — сказал он.

— Что не имеет значения?

— Правда или неправда, это никого не интересует. Сделаем вид, что это так, вот и все.

— А зачем нам делать вид?

— Чтобы рассчитаться со Славкой.

— А… Ну говори, что ты еще придумал.

— Ты подыграешь мне, и дело в шляпе. Остальное я беру на себя.

— Любопытно, — сказала Анина. — Значит, вы примете меня в свою банду, и я буду там чем-то вроде атаманши? И все мы сообща будем травить Славку?

— Идет?

Анина задумчиво молчала.

Только вчера она мечтала о мести. Но вот карты сами идут ей в руки, она же не в силах сделать ход. Ей скучно, грустно и немного смешно. Все-таки девчонки взрослеют раньше. Никто ей тут не поможет.

— Но так же нечестно. Нас много, а он один, — сказала она.

— Влюблена в него, точно кошка, — усмехнулся Зуев.

— Слушай, а без меня вам с ним не рассчитаться, да? — поинтересовалась она. — Не идет рыбка в ваши сети, приманка нужна?

Она попала в самое больное место. Да, Славка попался, еще как попался, но попался не в его, Зуева, сети. Опять он обошел Зуева и опять был неуязвим для него.

Анина раскусила все его замыслы, она видела Зуева насквозь. Его примитивные ходы оскорбляли ее самолюбие.

— Слушай, хватит играть в благородство, — сказал Зуев. — Славка совершенно зарвался, делает, что ему вздумается. Он ведь презирает всех нас. Променять тебя на эту… тетерю! Оригинальничает, корчит из себя бог знает что, а сам размазня, тряпка…

— Ты так считаешь? И я так считаю. Все так считают. Ты бы, конечно, в такую не втрескался? — спросила Анина.

— Ну вот еще, будто бы лучше не найти?

— Конечно, ты умеешь выбирать. Всегда можно выбрать получше, а потом еще получше, а потом еще… — сказала она.

Зуев вспыхнул. Он понял иронию, растерялся и не знал, что сказать.

— Послушай, за что ты так ненавидишь Славку? — спросила Анина. — Что он тебе такого сделал?