Инга Петкевич - Лесные качели

— Я люблю тебя, — внезапно вырвалось у него.

Настя вздрогнула, словно проснулась, и помотала головой, точно стряхивая с себя ночной кошмар, и осталась стоять неподвижно, с безвольно опущенными руками и странным зеленым взглядом, что уходил в бесконечность и проходил где-то на уровне его плеча.

Ему стало страшно. Почти теряя голову, он сделал шаг ей навстречу, наткнулся на ведро и упал. Он лежал на земле — и не мог оторваться от нее. Ему казалось, что он вступил в конфликт с земным притяжением, потому что сознание было совершенно ясное, и он знал, что Настя стоит над ним и смотрит на него. Он даже точно представлял себе выражение ее лица. Он лежал и с тайным трепетом ждал ее голоса. Почему-то он был уверен, что она знает его состояние. На какое-то мгновение ему показалось, что она старше его, и мудрее, и многоопытнее, и, если захочет, может помочь ему. Но она молчала. Молчание затягивалось. Ему показалось, что она давно ушла, и он поднял голову. Она стояла над ним и глядела прямо на него жалобно и виновато.

— Давай я тебе лучше спою, — сказала она.

— Валяй, — охрипшим голосом сказал он.

— «Утро туманное, утро седое, нивы печальные, снегом покрытые…» — запела она.

С первых же звуков этого непропорционально сильного и звучного голоса ему стало не по себе, ему померещился какой-то странный пришелец, который точно копирует чужие формы жизни и наделен к тому же таинственными биотоками, чтобы парализовать его волю, чтобы держать его в постоянном и вечном плену.

— Хватит, не надо, молчи! — закричал он, вскакивая на ноги. Он огляделся, и в поле зрения его попали качели.

— Давай лучше кататься на качелях! — с преувеличенной бодростью предложил он.

— Нет, я не умею, — отшатнулась она.

— А чего тут уметь? Ты только держись за канаты, я сам раскачаю тебя.

— Не, не хочу, — упиралась она.

— Нет, хочешь, хочешь, по глазам видно, что хочешь, — и он схватил ее за руку и потащил на качели.

И Настя уступила. Робко, по-бабски неловко залезла на качели и вцепилась руками в канаты.

И полетели качели над озером и лесом, над лошадью и лагерем, полетели высоко к облакам. Все выше и выше… Настя уже справилась с первым испугом и застенчиво улыбалась Славе. И Слава был доволен, что так ловко вышел из положения и не надо больше беседовать с бабушке и котятах, не надо слушать это пение, а вот они развлекаются себе, как все нормальные дети, и все прекрасно. Он даже засмеялся от радости, но тут же лицо его вытянулось и побледнело. К ним приближался Зуев со своей свитой.

Ребята двигались лениво и небрежно, на ходу перебрасывались скупыми репликами. Намерения их были неясны.

Настя еще не могла видеть этого опасного нашествия и еще улыбалась с детским ужасом и восторгом, но Слава уже понял, что предстоит очередное испытание.

— Настя, — сказал он, — Настя, это не я подстроил, я не виноват. Верь мне, я за тебя, я не с ними. — Он делал судорожные усилия остановить качели, но это было невозможно. Прыгать же с такой высоты было безумием.

Ребята окружили качели.

— Какая прелестная пара! — явно пародируя Таисию Семеновну, воскликнул Зуев. — Какое трогательное единство и гармония.

— Какие перышки, какой носок, — идиотским голосом подхватил Игорек.

— Надо им помочь, — многозначительно сказал кто-то и сделал какие-то знаки руками.

— Надобно, — согласился Зуев.

И ребята кинулись к качелям, но, вместо того чтобы остановить их, стали раскачивать.

Слава видел, как побледнела и вцепилась в канаты Настя, ему тоже было страшно. Лошадь, земля, лица ребят стремительно неслись ему навстречу, в лицо, и в последний момент проскакивали мимо, чтобы тут же с той же стремительностью улететь прочь к облакам. Качели набирали высоту, зловеще скрипели… И вот уже земля и небо будто поменялись местами, все сместилось в яростном стремительном движении, ему казалось, что они вот-вот перелетят по кругу через голову.

— Держись! — орал он тогда. — Держись!

Он уже не видел ничего вокруг, одно лишь белое пятно Настиного лица, больше всего он боялся за нее… Ребята перестали раскачивать, скрип прекратился.

Слава облегченно перевел дыхание, но тут в наступившей тишине очень громко и настойчиво стали звучать слова:

— Милая Настя, это письмо написано для тебя. Слушай его, Настя. Слушайте, все, все, все! Работают все радиостанции Советского Союза!

Кто-то хихикнул, его одернули, и голос продолжал звучать торжественно и вдохновенно, с особым проникновенным пафосом.

— «Случайная встреча, — читал Зуев. — Что значит «случайная» и какую встречу можно назвать случайной? Подходит ли вообще этот эпитет к слову «встреча»? Случайным может быть несчастный случай, но уж коли… — Зуев запнулся, — то ли, — поправился он, — ежели! Вот именно, ежели два человека встретились среди такого количества людей на этой грешной земле, то, видимо, эта встреча не случайна!»

Слава делал отчаянные попытки остановить качели, он сел на доску верхом и, рискуя переломать ноги, тормозил ими о землю, но инерция была еще слишком велика.

— Воры! — в бессильной ярости заорал он. — Воры!

— Раскачайте их посильнее, чтобы не мешали людям наслаждаться столь высоким слогом, — бросил Зуев.

Ребята с готовностью подхватили качели и заново стали их раскачивать.

И опять, перекрывая скрип качелей, звучал этот идиотский вычурный текст, от которого Славу бросало то в жар, то в холод, и он готов был провалиться сквозь землю, если бы то и дело не подлетал так высоко над ней.

— «Человек рождается свободным, — вдохновенно декламировал Зуев. — Он бы оставался свободным до конца дней своих, если бы не ЭТО… (Это? — Зуев споткнулся. — Автор хотел сказать: если бы не эта любовь.) Человек живет свободным, пока не заглатывает эту жирную наживку, — (Да, наживка недурна, — комментировал Зуев, взглянув на Настю), — и потом обречен всю жизнь трепыхаться в аквариуме на длине лески…»

Как долго длилась эта пытка, Слава не знал.

Уж лучше бы его голым провели перед всем лагерем, подумал он и больше уже не думал ничего.

Голова кружилась, тошнота волнами подкатывала к горлу, и высокий звон стоял в ушах. Боясь потерять сознание и свалиться с качелей, он покрепче вцепился в канаты и закрыл глаза.

Когда он пришел в себя, качели стояли. Вокруг не было ни души. И только какое-то маленькое существо, похожее на гнома, тихо брело по тропинке. На гноме были ярко-зеленые широкие штаны, и большой зеленый лист заменял ему шляпу. Лица видно не было, потому что в руках у гнома был листок бумаги, и он низко опустил голову, так что зеленая шляпа и листок бумаги соприкасались друг с другом. Он так увлекся чтением, что налетел на сосну. Внимательно оглядел ее снизу до верху. Сосна была очень большая, и медленный взгляд существа полз по ней довольно долго, пока голова не запрокинулась совсем. Шляпа свалилась с нее и упала на землю. Слава узнал девочку из лагеря, кажется, ее прозвали «Дюймовочкой». Она разглядывала сосну долго и серьезно, будто увидала ее впервые, потом отколупнула от коры кусочек смолы, сунула в рот и направилась к Славе. Слава смотрел, как она приближается, видел ее круглое веснушчатое лицо, и еловую шишку в кармане штанов, и сандалии с отрезанными носами. Когда же она обратилась к нему, он вздрогнул так сильно, что даже девочка испугалась и попятилась. Почему-то ему казалось, что только он видит девочку, а та его видеть не может, но пришел в себя он только от звуков ее голоса.