Инга Петкевич - Лесные качели

Или вот еще. Помогал я студентке-дипломнице переводить с английского статью под очаровательным названием: «Оптимизация широкополосного усиления усилителей на лавинно-пролетных диодах». Фамилию специалиста я тут же забыл, а вот название статьи зачем-то застряло в моей голове. Говорят, что все впечатления, вся информация жизни откладываются в человеческом мозгу навсегда. Поэтому старики, которые уже не в состоянии запомнить номер собственного телефона, помнят, однако, дореволюционные цены на молоко… И вот, представляете, сижу это я стариком на берегу моря и любуюсь закатом, а сам между тем вспоминаю синтез оптимальных многокаскадных четвертьволновых трансформаторов с помощью волновых согласователей… Но это к слову.

Студентка была очень милая девушка, прилежная и послушная. Работать с ней было приятно. Но тут забежал один из наших сотрудников. Он заплатил профвзносы и просил заодно поставить на учет новичка Поленова.

Я сказал, что незнаком с Поленовым и заочно еще ни разу никого на учет не ставил. Тут и до сотрудника дошла нелепость ситуации, и, смутившись, он поспешил удалиться…

— Поленов Вадим? — удивилась студентка. — Значит, он теперь у вас… — В ее интонации промелькнула некоторая усмешка.

— Вы знакомы? — спросил я.

— Да не то чтобы… — замялась она. — Он кончил наш институт, но мы незнакомы. То есть знакомство намечалось, но не состоялось. Однажды он пригласил меня на вечер, а сам не пришел. Ну а потом я пригласила его на концерт и тоже не пришла, — смеясь рассказала она.

Я в недоумении пожал плечами.

— Да, умного мало, — согласилась она.

Или приходят девочки-туристки приглашать на загородную вылазку: «Будет Поленов, Поленов записался, Поленов согласился, Поленов…»

Это далеко не весь перечень поступавших ко мне сигналов и сведений. Да и нет необходимости все припоминать. Только помню, что были они крайне разнообразны и противоречивы, так что приходилось только удивляться, как все они могли быть об одном и том же человеке. Красив и уродлив, застенчив и нахален, растяпа и пройдоха, умница и кретин. Но в одном сходились все, а именно, что он молод, очень молод, непростительно молод, восхитительно молод. Будто он был какой-то единицей молодости, будто без него у нас в институте не было молодежи, будто не работали у нас студенты или вчерашние школьники, будто никто не замечал никогда их молодости…

Почему-то мне не хотелось искать с ним знакомства. Мне казалось, что он сам должен прийти ко мне. Или хотелось…

Мы встретились в столовой. Обычно я пью чай у себя внизу, потому что в столовой надо стоять в очереди, а я предпочитаю остаток обеда поболтаться по улицам.

Кажется, я направлялся в гардероб… Словом, спокойно шел по своему серому коридору, когда на меня налетела Полина. Вид ее поразил меня: она не то плакала, не то смеялась, движения ее были лихорадочны и беспомощны, — в общем, как говорят в таких случаях, на ней не было лица. На мои испуганные вопросы она бормотала что-то невразумительное, а сама зачем-то тащила меня куда-то вверх по лестнице…

Должен заметить, что Полина, младший научный сотрудник нашей лаборатории, — фигура в нашем институте очень даже заметная и значительная. Это молодая женщина нрава стремительного, независимого и властного. Ее часто можно видеть в окружении курящих мужчин. А наши женщины, которые раньше втихомолку ее осуждали и сплетничали о ней, теперь уже гордятся ее неограниченной свободой, силой и естественностью, а многие даже подражают ей. И в этом подражании нет ничего дурного, потому что, несмотря ни на что, в Полине много ясности, честности и простоты. И даже власть свою, которой она так дорожит, Полина завоевала не какими-то там уловками или интригами, а, я бы сказал, честной лобовой атакой. И хотя в средствах никогда не изощрялась, могла выкинуть любую глупость или грубость, но выглядело это у нее так стремительно, естественно и неотразимо, что о сопротивлении не могло быть и речи.

Покоренные становились ее союзниками, бунтовщикам же приходилось несладко. Им приходилось жить под постоянной угрозой попасть в глупое, смешное и нелепое положение. Иногда это принимало форму откровенного и грубого террора. Были у нее личные враги, которые, наверное, давно бы уж мечтали сдаться, но она не принимала их даже под белым флагом. В основном это была «великолепная пятерка» с ее свитой, небольшая обособленная группировочка, о которой я расскажу позднее.

На днях, например, мы сидели и курили в узком, облюбованном Полиной коридорчике, где, кроме нее, редко кто сидел. Полина же любила именно этот коридорчик, и было забавно иногда посидеть тут вместе с ней, наблюдая, как нелегко людям проскакивать этот небольшой участок под ее взглядом. Как они ни с того ни с сего начинают нервничать, и даже походка у них как-то разом вдруг меняется. Обычно с нее этого хватало, и она никогда никого не задевала и смотрела довольно рассеянно.

Мы сидели, курили и вяло разговаривали о том, как часто люди не могут быть самими собой, все им хочется походить на кого-то другого. Она где-то вычитала, что в свете генетики вся жизнь человеческая есть попытка расшифровать код, то есть приблизиться к самому себе, и что это, как ни странно, самая безнадежная задача, и оттого все в мире так перепутано.

Мы сидели и мирно беседовали, как вдруг один стройный и независимый юноша, проходя мимо с папкой бумаг, споткнулся о Полинины ноги и, теряя бумаги, заскакал по коридору почти на четвереньках. Полина искренне извинилась, и мы продолжали свою беседу. Но каково же было мое удивление, когда тот же юноша на обратном пути опять споткнулся о ее ноги.

— Не везет, — сочувственно прокомментировала она. — Ему суждено спотыкаться о мои ноги. Так, видимо, записано в его коде. А так — Хемингуэй, вылитый Хемингуэй.

— Очередного врага нажила, — сказал я, поймав злой взгляд юноши.

Еще хочется рассказать об одном столкновении ее с нашим шефом, человеком, о котором я буду рассказывать много и особо, потому что он того стоит. Сейчас только скажу, что, хотя он пользуется огромным уважением, у нас в институте его немного опасаются — не боятся, а именно опасаются — из-за порой неожиданных вспышек гнева, даже ярости, которые нам несколько раз приходилось наблюдать. Эти вспышки не имеют ничего общего со злостью и ненавистью. В общем, это человек большой, добрый и широкий, но иногда довольно опасный…

И вот, когда мы однажды покуривали в коридоре, а он подошел к нам, Полина ни с того ни с сего похлопала его по плечу и назвала «папашей». Я похолодел, да и шеф будто сам себя испугался… Некоторое время они в упор разглядывали друг друга, и лица у них были такие, будто перед этим, не подозревая друг о друге, они долго ползли в густой пшенице и вдруг стукнулись лбами. Первым опомнился шеф, он усмехнулся добродушно и, с любопытством осмотрев Полину с ног до головы, спокойно пошел прочь.