Владимир Солоухин - Камешки на ладони [1982]

— Интересные женщины, — заметил я шутя, — а о чем говорят? Прогрессивка, перспективные планы, ассамблея…

— Подожди, — успокоил меня приятель, — сейчас остынут, заговорят о другом.

Мы выпили еще по рюмке, забыли про соседний стол. Вдруг оттуда послышалось:

— Нет, Надя, если по низу пустить красную рюшечку, а здесь оборка… и чуть пониже колен…

— Ну вот. Теперь они опять женщины.

Одна знакомая собрала на вечеринку нас, несколько человек, чтобы мы послушали и оценили музыкально-вокальные способности ее брата, приехавшего к ней в гости из какого-то далекого города.

Молодой человек под гитару много пел из репертуара Сличенко, Вертинского, Козловского, Муслима Магомаева…

— Ну почему же, почему же, — спрашивала потом женщина, — его не пускают на сцену? Ведь вы же слышали… Если бы закрыть глаза, можно было бы подумать, что поет и правда Сличенко. Или Магомаев. Значит, он не хуже их!

— Милая Вера Павловна! А представьте себе, что кто-нибудь третий захотел бы изобразить, как поет ваш братец Виталий. Ну и что бы он стал изображать? Опять Сличенко и Магомаева?

Вера Павловна посерьезнела, задумалась, кажется, поняла…

Излишняя эрудиция. Набил себя знаниями как печку дровами. А тяги нет, дрова не горят.

Композитор исполнил на фортепьяно свое новое произведение. Были аплодисменты. Одна из слушательниц задала вопрос:

— А не могли бы вы объяснить, что вы хотели сказать этим произведением?

— Охотно! — откликнулся композитор, сел к инструменту и проиграл всё снова с начала и до конца.

Очень много происходит споров в литературоведении, в музыковедении, вообще в искусствоведении об отношении формы к содержанию и о взаимосвязи их. А, по-моему, лучше всех эту проблему решил мой отец Алексей Алексеевич. Он любил загадывать загадку: «Когда баранка съедается, куда дырка девается?»

Ответить, правда, никто не мог.

В деградации земных ландшафтов и пейзажей нельзя все валить только на масштабы современной человеческой деятельности. В конце концов египетские пирамиды по своим размерам превышают многие и многие современные постройки, но можем ли мы утверждать, что они изуродовали земной пейзаж? Напротив, не являются ли они одним из редчайших и удивительнейших украшений планеты?

Земля достаточно велика, чтобы освоить и адаптировать достаточно большие сооружения. Не портят же внешнего вида Земли Эверест и Фудзияма, Монблан и Эльбрус, Казбек и Килиманджаро.

Все виды птиц называются словом или женского, или мужского рода. Соловей, но сорока, грач, но галка, орел, но чайка, аист, но цапля, воробей, но трясогузка…

И вот каприз языка. При мужской форме от названия вида легко производится название самки: грач — грачиха, аист — аистиха, орел — орлица… Но попробуйте произвести название самца, если весь вид называется словом женского рода. Чайка… Не чайк же? Галка… Не галк же?

Цапля, синица, сойка, ласточка… Ничего не выходит. Каприз языка.

Женя Винокуров рассказал мне, что когда он был в Гималаях, то посетил индийского прорицателя. Тот напрорицал ему жить до 80 лет.

Когда Женя уже уходил, его догнал озабоченный слуга прорицателя.

— Хозяин просил сказать, что за автомобильные и авиационные катастрофы он не отвечает.

Разговор со старообрядцем.

— Павел Михайлович, а что же вы с церковью-то никак не поладите? Бог у вас один, Христос один…

— Нет, Лексеич, нам с ними никак нельзя.

— Почему же?

— Сам посуди: мы говорим и пишем Исус, а они уж Иисус… Так куды же нам с ними!..

Горький когда-то сказал, что человек дорог ему «своим чудовищным упрямством быть чем-то больше самого себя».

Но, может быть, человек интуитивно чувствует, что он и на самом деле есть нечто значительно большее, нежели представляет собой в повседневной жизни, в этой земной юдоли.

В человеке всё почти для самого себя: ноги, чтобы ходить, руки, каждый мускул, каждая жилка. И только лицо для других людей. В особенности улыбка. В самом деле, самому человеку улыбка совсем практически не нужна.

Сеять разумное, доброе, вечное, конечно, нужно, но только хорошо бы следить, чтобы семена были протравлены, иначе вместе с семенами можно привнести в души людей грибок скепсиса, цинизма, иные плевелы, которые через некоторое время, как и каждый сорняк, прорастут и заглушат добрые всходы.

В современных романских языках (то есть в языках, происшедших от латыни), особенно во французском и английском, ужасно искажено произношение написанного. Вместо торжественного и полного «монсиньор» или «мон сир» (мой государь) в написании monsier французы произносят скороговоркой «месье».

Или возьмите в написании английское слово «russian». Пишется оно очень толково, и, если бы произносить его по-латыни, получилось бы «руссиян», что вполне отвечало бы смыслу. Говорят же англичане почему-то «рашен». Другое слово, «Georgia» (Георгия), — страна, так сказать, имени Георгия, произносится почему-то Джорджия.

Если же придется читать страничку чистой латыни, то какая радость от того, что все читается без позднейшего искажения, просто, полно, звучно, буковка в буковку. Словно вместо пахучих и сложных разных там «пепси» пьешь хрустальную родниковую воду.

Как художник создает пейзажную картину, так и целый народ постепенно, невольно даже, быть может, штрих за штрихом, на протяжении столетий создает ландшафт и пейзаж своей страны.

Холмы и реки, деревья и цветы могут быть похожими в двух странах, но штрихи, привносимые человеком (народом), создают ту или иную картину, и вот лицо Германии отличается от лица соседней Франции или соседней Польши, лицо Средней России от Украины, а лицо Японии от лица похожего на нее географически острова Сахалина.

Точно так же, как художник-пейзажист вкладывает в свое творение частицу души, так и в ландшафт любой страны оказывается вложенной душа народа и то представление о красоте, которое в душе того или иного народа живет.

Есть ведомства по разработке и добыче полезных ископаемых, по строительству дорог, по сельскому хозяйству, по электрификации, по легкой и тяжелой промышленности… Но нет ведомства по внешнему виду страны (земли), по ее опрятности, прибранности, одухотворенности.

Думаем о прочности сооружений, о характере и объеме земляных работ, о количестве древесины, о центнерах и кубометрах, но не думаем о том, а как это будет выглядеть? Как это будет выглядеть не только само по себе, но в сочетании с местностью, в согласовании с традициями и с проекцией в будущее.