Владимир Сергеев - Непредсказуемый Берестов

Еремеев тоже думал об этом. Вглядываясь вперед, он размышлял вслух:

— Лес как лес. Если там немец — дело табак. А если наши?.. Пока остаемся здесь. Маскировка что надо. Сюда немцу нет резона, у него все силы позади остались, а поле под нашим огнем… Однако если стреляли немцы, значит, в лесу наши. Эх, знать бы, чьи это танки лязгали по полю! — И вдруг, повернувшись к Женьке, улыбнулся. — Не установил, чьи танки были? — Женька, не поняв шутки, покачал головой. — Эх, ты, а еще разведка, елки-моталки. Все равно, ребята: сидим, как утки в камышах, и ждем. Само покажется. День-ночь, сутки прочь. Утро вечера мудреней.

И они ждали. Ждали утра, чтобы увидеть или услышать… Да и кто бы стал рисковать в самом конце пути?

Женьке не хотелось опускаться на траву. Было сыро, и зябко. И он прошел чуть вперед, обернулся на Еремеева, тот наклонил голову, поднял палец, дескать, давай, но недалеко. Сделав несколько шагов, Женька увидел, что трава поредела и под ногами вместо рыхлой земли твердый грунт. Дорога! Просто полевая дорога. Обычная, в ширину телеги и только. Мало ли истоптал Женька таких дорог за два военных месяца? Они всегда ведут через поле, через лес, через село. А вот, наверно, через фронт специальной дороги не бывает…

Что это? Что там чернеет? Женька остолбенел. Танк?! Вокруг тишина. Были бы люди, был бы слышен разговор. Или убиты там все, или их просто нет? Пригибаясь и приседая, Женька шажок за шажком двигался вперед. Силуэт хотя бы увидеть.

Да это грузовик! Обыкновенный! Кабина пуста, дверца открыта, заднего борта и вовсе нет, а из боковых торчат щепки. Осколками побило, решил Женька. Он поспешил вернуться.

Когда все трое приблизились к машине, Еремеев сказал:

— Никак наш…

— Точно! — подтвердил Сеня. — «Газик».

— Может, там кто есть?.. — начал Женька.

А Еремеев, держа палец на спусковом крючке «шмайссера», уже пошел к машине.

Кабина и кузов были пусты. Он свистнул. Когда подошли Сеня и Женька, Еремеев сказал:

— Да его тут просто бросили. Горючка небось вышла…

Сеня на одной ноге обскакал вокруг грузовика, держась за борта.

— Цел вроде, — доложил он. — Побитый, конечно…

— И ключик торчит! — добавил Женька, сунув голову в открытую дверь кабины.

— Да-а… Эдак километров с десяток прокатиться… Экономия! — усмехнулся Еремеев.

— Все равно нарвались бы, — парирует Сеня.

— Нарваться так и так можно. Э, да что толковать, — Еремеев рукой махнул. — Ты можешь? — Сеня отрицательно покачал головой. — И я не могу. Не научен я этой технике, елки-моталки.

— Так я ж могу! — выпалил Женька, ударив себя ладошкой в грудь.

Еремеев строго взглянул на него.

— Ладно, без шуток!

— Честно! Могу я. У нас шофер был, Володя Стрельников, он мне и руль давал, и ездил я… А по прямой и вовсе ерунда. У папы на стройке… — Женька в доказательство своей правоты уже собирался рассказывать дальше, но Еремеев сказал:

— А ну, полезай!

— Вы только крутните ручкой. Вон она, на полу, в кабине.

— Сеня, в кабину. Держи автомат! — приказал Еремеев.

Женька облизнул высохшие враз губы и включил зажигание. Еремеев предупредил:

— Если горючка есть и драндулет заведется, поезжай сразу, не газуй здесь, на открытом месте. Я сам запрыгну в кузов.

Когда Еремеев крутанул ручкой в пятый раз и мотор зарокотал, у Женьки похолодело в животе, даже капельки пота выступили на лбу. Опять испугался! — обозлился на себя мальчишка.

Держась за руль, согнув руки в локтях, чтобы подтянуться повыше, Женька давил самым кончиком носка на педаль газа, и за какие-нибудь секунды грузовик выскочил с полевой дороги на лесную… Он катил неизвестно на какой скорости. В кабине, развернувшись к окну и выставив автомат наружу, сидел Сеня, а Женьку и вовсе не было видно — полголовы торчало над рулем.

Лес оказался недолгим. Вон уже снова виднеется полоса поля, за которым опять начинаются деревья. Женькины глаза устремлены на дорогу, зубы сжаты, а нога на педали газа дрожит, скорее всего от напряжения… Он и не замечает, как справа от него с лесистого пригорка наперерез машине бегут три немецких солдата. Они явно не поспевают к дороге и на ходу открывают огонь из автоматов. Сеня отвечает им короткими очередями. Машину бросает на корнях, пересекающих дорогу, — где ж тут вести прицельный огонь! Женька это понимает, но не видит, что один из немцев все-таки грохнулся и теперь катится по лесистому склону вперед головой, вслед за своей каской…

Вдруг Сеня откидывает голову назад и сползает с сиденья, коленями вниз… Шея и грудь пограничника залиты кровью. В ужасе и злобе Женька жмет на газ, и машину оттого кидает меньше. Ага, говорил же ему Володя, вспомнил Женька, «больше газа — меньше ям»! Так и есть. Скорей бы! Только скорей…

Женька не видит, да и не смог бы увидеть, что двое оставшихся немцев выскочили на дорогу, когда грузовик уже промчался мимо. Распластавшись на полу кузова, Еремеев стреляет, кузов подбрасывает. Мимо. Опять мимо. В винтовке остается один патрон. Выстрел. То ли попал Еремеев, то ли просто споткнулся фашист — растянулся на земле, его напарник ринулся в сторону, в лес. И в это же время на дорогу, проколыхнув через кювет, уже выезжал мотоцикл с коляской. Фашистов трое. Тот, что сидит в коляске, бьет из автомата по колесам. Пули поднимают за грузовиком струйки пыли, Еремеев, прижавшись к полу грузовика, не отвечает. Даи нечем. Мотоцикл все ближе, немцы уже не стреляют. Зачем? Добыча сама идет в руки. Вот видны их открытые рты и распахнутые воротнички тужурок. Еще мгновение… Пора! И Еремеев бросает одну за другой обе свои гранаты… Взрывы опрокидывают мотоцикл. Гитлеровцы вываливаются на дорогу. Старый, давно изученный в армии способ «отрыва» сработал.

А грузовик, пронесшись через неширокое поле, въехал в лес и снова запрыгал по корням. Но вот он зачихал, задергался и, остановившись, затих.

Женьке не доводилось видеть, как плачут взрослые мужчины. Плачут, не отворачиваясь, не пряча лица в ладони, не промокая глаза платком.

Еремеев все говорил:

— Как же так, как же так?.. Сколько шли. Сеня, друг, как же так?.. — Он вспомнил бесконечную эту дорогу, и вспомнил свою долгую муку, и дорогую цену воинского долга, — не брось товарища… И вот в конце пути…

Хорошо хоть лопату нашли в кабине за сиденьем. Еремеев вырыл могилку в лесу прямо у дороги. Он вынес из кабины Сеню и вдруг снова заплакал, глядя на его поросшее длинной мягкой щетиной лицо, успокоенное, тихое, с выступившими вдруг невидимыми ранее веснушками на носу и на щеках.

Женька, казалось, ничего не чувствовал. Он сидел на подножке грузовика и просто следил глазами за тем, что происходило перед ним. Усталость придавила все его тело и все его чувства. А вокруг шумел тот самый ничейный лесок — тот самый, ради которого столько шли, которым бредили, который снился во сне. И Сене тоже снился…