Владимир Сергеев - Непредсказуемый Берестов

Дверь еле скрипнула, но Женька тут же открыл глаза. Это вошел Урынбаев. Наклонился к Рябину:

— Вы что, Рябин, не отвечаете? Нет связи?

— Как нет? — всполошился телефонист. — Только что…

— Быстро на обрыв. Бегом! — и Урынбаев сам садится у аппарата.

На выходе из землянки Рябин решил перемотать портянку. Стоя на одной ноге, он ловко проделал эту операцию и только всунул ногу в сапог, как сзади него раздался шепот:

— Я с вами.

— Морковка? — В голосе Рябина послышалась радость, но тут же он сказал: — Назад давай! Назад! Слышишь?

Женька не двигался.

— Да чего тут такого? — хорохорился мальчишка. — Вдвоем и веселее…

— Ладно уж, помогай, — отозвался Рябин, решив небось, что вдвоем и правда веселее…

Он пошарил рукой в снегу под накатом землянки и, нащупав телефонный провод, выведенный через дверь, подал его Женьке.

— Держи! И через кулак пропускай. Как до обрыва дойдем, второй конец искать будем. Вперед!

Они бегут друг за дружкой. Рябин впереди, Женька сзади. Снег рыхлый и во многих местах чернеет воронками от снарядов… А впереди кусты и редкие, прозрачные в ночной мгле березки.

Провод, извиваясь, шуршит в Женькином кулаке, и снег, налипший на него, залезает в рукавицу… Где-то близко разрыв, другой… У Женьки начинают сами по себе постукивать зубы. И он спрашивает:

— А чего это немец ночью пуляет?

— Как чего? Чтобы навредить. Видишь, кабель перебил, линия молчит… Наметил днем цели, а теперь обрабатывает.

— Так он же нас не видит.

— А чего ему нас видеть! — злится Рябин. — Он и не видючи на тот свет отправит.

Снаряд разрывается совсем рядом. И вдруг Рябин начинает петь:

— «Броня крепка, и танки наши быстры… И наши люди мужеством полны…»

Что это он? Но Женька не успевает спросить — новый разрыв… Оба падают на снег. Над ними свистят осколки.

— Вперед! — командует Рябин. — Перебежка…

И снова они бегут, и снова Рябин орет:

— «А ну-ка, девушки… А ну, красавицы! Пускай поет о нас страна!..»

— Чего это вы?

— А чего?

— Поете…

— А! Вообще-то меня Федором зовут. А пою… Понимаешь, Морковка… Страшно бывает… А петь начинаешь — другое дело…

— Так вы ж давно на фронте. Не привыкли?

— Привыкнешь тут…

И вдруг Женька теряет провод. Он выскользнул из кулака, но мальчик тут же находит его на снегу.

— Дядя Федор! Вот! Нашел! Обрыв! — не веря самому себе, кричит Женька.

— Порядок, Морковка! Давай в воронку. Где-то тут второй конец… Сейчас… — и Рябин скрывается в белесой мгле.

Женька прыгает в воронку, ложится, не выпуская провода из кулака. И тут же вспомнил, как лежали они втроем на ничейном поле, под градом осколков, положив на затылок ладони… Потом Еремеев учил: «В одну и ту же точку снаряд попадает один раз из тысячи. Воронка — самое безопасное место».

Где-то недалеко снова раздаются взрывы. А вот уже слышно, как поет Рябин: «Как родная мать меня провожала, так и вся моя семья набежала…»

Разрывается снаряд. Женьку засыпает землей и снегом. И мальчишка вдруг заорал что есть мочи:

— Броня крепка, и танки наши быстры!.. Дядя Федор, эй!

— Я тут! Ты что, испугался? — Рябин спрыгивает в воронку. — Порядок, Морковка! — В пальцах у телефониста второй конец провода. — Сейчас мы его… — Он достает нож.

— Дайте я, дядя Федор.

— Да какой я тебе дядя! Федя, и все, — и он отдает Женьке концы проводов и ножик. — Соединяй, Морковка, учись!

— Чего там. Это я умею… — хвалится Женька и добавляет: — Только вовсе я не испугался. Отвык немного.

Эге, далеко они «отбежали». Назад идут не спеша. Женька еще и не отдышался.

— Чего спешить? — говорит Федя. — Линия восстановлена, связь есть, а сколько мы провозились, это уж наше дело. Так? — и сам себе отвечает: — Так точно!

Только теперь Женька различает темные продолговатые, словно лежащие на снегу тени. Да это же землянки! Даже часового видно… Рябин останавливается.

— Слышь, Морковка, иди полегоньку, а я заскочу к дружку на пяток минут, вон в ту землянку. Только без меня Урынбаеву не показывайся. Понял?

— Понятно, — по-взрослому отвечает Женька, хотя впервые участвует в подобном «сговоре».

Подойдя к землянке, Женька потоптался возле нее, остыл на ветру и решил все-таки зайти в предбанник — так называют маленький тесный тамбур между двумя дверьми — и, привалясь спиной к бревнам, стал ждать Рябина. В землянке разговаривали громко. Значит, не спят. Вот голос Урынбаева, а вот Коли Якименко…

— Что не детское это дело, ежу понятно, товарищ политрук, — горячо выступает Коля. — Разве я против?

А вот голос Урынбаева:

— У вас, товарищ Якименко, кажется, нет детей?

— Не женатый я.

— Вот я и говорю. Вы эгоист, товарищ Якименко.

— Это как понимать, товарищ политрук?

— А так. Вам приятно, что рядом с вами хороший мальчишка. Пусть бегает, даже веселее жить. И есть о ком позаботиться…

Женька замер. Разговор-то идет о нем. Вот это да! В животе предательски похолодело…

— Правильно я говорю? — спрашивает Урынбаев.

— Это точно, — отвечает Коля.

«Молоток Коля! Настоящий друг», — радуется Женька.

— А что каждый осколок может быть его осколком и каждая пуля его пулей, вы не задумываетесь. Вот это и есть эгоизм, — говорит Урынбаев.

— В общем-то, конечно…

«Эх, Коля! Держался бы до конца. Что же ты?» — сокрушается Женька.

— Я говорил Прохору, что мальчик не собачонка при кухне, — это голос Волкова. — Вовсе ему тут не место. Это факт.

«Факт… — передразнивает Женька, — завел свою нуду. И что ему за дело?»

А Волков продолжает:

— У меня своих трое. Как подумаю, аж мурашки…

— У тебя всегда мурашки, — кипятится Коля.

— Погодите, Якименко, — говорит Урынбаев. — Не кипятитесь. Найдите слова, доказывайте, если не согласны.

«Давай, Коля, доказывай!» — шепчет про себя Женька.

— А что? И не согласен! — пошел в наступление Якименко. — Где сейчас нет войны? Отправим его, а он опять сбежит. Да и погибнуть может вполне, не от пули, так с голодухи. Здесь хоть при Генерале сыт будет.

«Точно! Молоток! Все правильно», — ликует Женька.

— Это теория. А мальчонки-то нет. Сидим и ждем. Один Рябин вернется или не один… — заключает Урынбаев.

«Чего психовать-то?.. — улыбается Женька. — Живой я».

— Да что вы, товарищ политрук! Я как-то…

— А чего вы всполошились, Якименко?

— Он игрушку боится потерять, — слышен язвительный голос Волкова.

— Хватит тебе! — кричит Коля. — Покуражился и точка. Игрушку, игрушку… Чего же ты сидишь, если такой жалостливый?

— Отставить, Якименко! — строго говорит Урынбаев.

«Ну этот Волков! Заботился бы о своих детях. Что я ему сделал?» — искренне возмущается Женька.

В это время в землянке слышится телефонный стрекот. И тут же — голос Урынбаева: