Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

В половине одиннадцатого они въехали в тоннель, над которым проходило полотно кольцевой железной дороги и крупными буквами были выведены слова: «Добро пожаловать в Ташкент!»

Машина доставила Умида в Рабочий городок, а заместитель директора поехал дальше, в квартал Камалон.

Умид толкнул калитку, хоть и знал, что она всегда на ночь запиралась. Потом нажал кнопку звонка. Вскоре послышались шаркающие шаги Рихси-апа.

— Кто там? — осведомилась она и протяжно зевнула.

— Это я, откройте, — отозвался Умид.

Он поблагодарил пожилую женщину и торопливо пересек двор. Взбежал по ступенькам на айван. В коридоре, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить домочадцев, переоделся. Повесил на вешалку телогрейку, забросил на полку шапку и переобулся.

Направился в свою комнату, но дверь оказалась запертой. Толкнул ее посильнее, она не поддавалась. Тогда постучал тихо, подушечками пальце!. Он услышал, как тяжко скрипнула софа и Жанна недовольным сонным голосом спросила:

— Это вы, Рихси-апа? Что вам надо?.. — Она впервые назвала прислугу по имени.

— Это я, — сказал Умид. — Открывай.

— Сейчас…

По ту сторону двери началась какая-то возня. Умиду даже почудился чей-то тревожный шепот. И он громче постучал в дверь.

— Открывай. Что ты медлишь?

— Сейчас… Я сейчас, — голос Жанны дрожал.

Из комнаты послышалась тихая джазовая музыка: включили магнитофон. Едва заметными золотистыми полосками проступили щелки темной двери: зажгли свет. Наконец Жанна настежь распахнула дверь. Сделав рукой широкий плавный жест, пригласила войти.

— Прошу вас, сеньор!.. — сказала она, улыбаясь. — А у нас сегодня гость. Мы очень жалели, что тебя нет дома.

Умид продолжал стоять на пороге, пристально всматриваясь в бледное лицо Жанны. На ней было короткое, выше колен, узкое черное бархатное платье, подчеркивающее всю ее стройную фигуру. К этому платью она обычно надевала золотое колье, которое теперь, поблескивая, почему-то валялось на полу возле софы. Сложная прическа Жанны растрепалась, и она, конечно, впопыхах не успела привести ее в порядок.

В комнате было сильно накурено. В неярком свете бра Умид не сразу заметил парня, сидящего в кресле, положив ногу на ногу.

— Это, должно быть, и есть тот гость, который сожалел, что меня нет дома? — спросил Умид, входя в комнату.

Гость раздавил в пепельнице сигарету, медленно поднялся с места и протянул руку.

— Роберт, — представился он.

Его рука повисла в воздухе.

— Это мой однокурсник… — сказала Жанна, нервно теребя поясок. — Он принес пленку с новыми записями. Шик-модерн! Умидик, хочешь послушать?

Голос Жанны долетал до Умида откуда-то издалека, будто сквозь сон доносился. В висках стучало, словно молотком: «Роберт!.. Роберт!.. Значит, я тогда не ослышался. Значит, она все лгала! Жила со мной и лгала! Произносила мое имя, а думала о другом».

— Такая музыка, ты сейчас упадешь! Мы слушали весь вечер и даже не заметили, что уже стало поздно, — проговорила Жанна как ни в чем не бывало.

— Уходите! — процедил сквозь зубы Умид, исподлобья глядя на гостя.

— Позвольте! — Парень поднялся с места, в глазах его засверкали злые огоньки. — Должен вам заметить, вы дурно воспитаны. В наше время даже самые невежественные люди умеют обращаться с гостями.

— Да разве вы гость?!

Парень изобразил на лице кислую гримасу:

— Приятель, вы оскорбляете свою жену. Мы же с вами современные культурные люди. Надо понимать…

— Может быть, вы все-таки уйдете отсюда? Или вам помочь уйти?

Роберт повернулся к Жанне, сказал с усмешкой:

— Жанна, я удивляюсь, как ты, бедняжка, живешь с таким дремучим плебеем? Ведь из-за того, что мы послушали немного музыки, он, по-моему, готов нас обвинить черт знает в чем.

Эти слова были каплей, переполнившей чашу терпения Умида. Он шагнул к Роберту и рванул его к себе за лацканы пиджака.

— Но плебеи однажды хорошенько проучили патрициев! А оказывается, все мало, — прошипел Умид и отшвырнул его к порогу.

Парень рассек себе бровь, ударившись о косяк. Он провел рукой по лицу, размазывая кровь:

— Дикарь! Деспот несчастный! Плебей! Плебей! Плебей! — закричала Жанна, сверкая глазами и наступая на Умида.

Умид и ее оттолкнул в сторону — только уже не так сильно. Она упала на софу и стала кататься по ней, схватившись обеими руками за левый бок.

Умид снова приблизился к Роберту.

— Я… Я не виноват… Я не виноват, — сказал он, заслоняясь руками в ожидании удара. — Она меня пригласила, с нее и спрашивай…

Умид с омерзением приподнял его, развернул лицом к двери и успел дать под зад хорошего пинка. Роберт лбом распахнул дверь и на четвереньках пополз по коридору. Рихси-апа, прибежавшая на крик Жанны, посторонилась, пропуская его, и плюнула ему вслед.

Жанна, выставив вперед руки с растопыренными пальцами, пыталась дотянуться до лица Умида, порвала на нем рубаху…

— Ты злодей! Дикарь!

Слезы градом катились по ее лицу.

— Отойди от меня, — сказал Умид. — Ты больше, чем он, заслуживаешь смерти, грязная тварь!

Жанна вдруг опустилась на пол и стала рвать на себе волосы, раскачиваясь всем телом.

В комнату в расстегнутом халате вбежала перепуганная Сунбулхон-ая, а вслед за ней и Салимхан Абиди.

Жанна метнулась к отцу и, уткнувшись ему в грудь, крикнула сдавленно:

— Он хотел убить меня! Спасите меня от этого изверга!

Салимхан Абиди, не сводя глаз с Умида, легонько отстранил дочку и, вскинув руку, указал толстым, похожим на сардельку, пальцем на дверь:

— Вон из нашего дома!

Умид горько усмехнулся. Он уже давно, не смея себе в этом сознаться, предчувствовал, что этим и закончится его жизнь с Жанной. Он повернулся и направился в небольшой чулан, заменявший им шкаф, куда они складывали такие вещи, которые вроде бы не нужны, но жалко пока еще выбросить. В груде старья он отыскал свое старое потертое пальто. Надел его. Потом выдвинул ящик стола, не торопясь сложил в портфель свои бумаги.

И ушел.

Порыв хлесткого предутреннего ветра ударил его по лицу. Умид поднял жесткий шершавый воротник и, наклоняясь всем корпусом вперед, пошел против ветра.

Небо на востоке постепенно светлело. Низко, над неровными очертаниями крыш, ярко сверкала одинокая утренняя звезда, предвещая погожий день. Город все еще спал, только машины, изредка проносящиеся по улице, нарушали тишину.

Умид шел медленно. В одной руке у него был убогий фанерный чемодан, куда поместился весь его скарб, в другой — портфель с набросками диссертации. Сам он казался себе в эти минуты воином, у которого на поле брани сломалась сабля и изрублен щит…