Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Что ты себе позволяешь, грубиян!

— Иди умойся холодной водой! Поговорим завтра, — сказал Умид.

— Такое чудесное было настроение! Все испортил!

— Не кричи, разбудишь весь дом.

— Вместо того чтобы приласкать жену, которую так долго не видел, он толкается!

— Иди прими холодный душ!

— Без тебя знаю, что мне делать!

Жанна вышла и резко захлопнула дверь.

Умид подождал ее, она не возвращалась. Тогда он лег и погасил свет.

Спозаранку Умида разбудил тихий стук в дверь. Он услышал голос Сунбулхон-ая, доносившийся из прихожей. Мать громко выговаривала дочери, — громко, чтобы Умид мог услышать.

— Дочь моя, нельзя так поздно возвращаться домой. У тебя есть муж, он беспокоится, всю ночь не спал, поди. Он должен с тебя спрашивать. И незачем из-за этого серчать на него…

Стук повторился, хоть дверь была не заперта.

— Войдите, — отозвался Умид.

Сунбулхон-ая за руку подвела к нему потупившуюся дочь и сердито сказала, обращаясь к ней:

— Нечего тебе дуться! Мой сынок Умид потому и стал журить, что любит тебя. Ты ему не чужая, а жена, самый близкий человек. А провинишься, у него больше права тебя наказать, чем даже у твоего отца. Не будь легкомысленной, дочь моя! Ты уже не шестнадцатилетняя девочка, чтобы выкидывать такие фортели! — Поглядев на Умида, теща ласково улыбнулась: — Вставайте, Умиджан, идемте завтракать. — Оставив Умида и Жанну одних, Сунбулхон-ая вышла из комнаты и плотно прикрыла за собой дверь.

Зима в этом году выдалась лютая. Старики говорили, что давно уже не было таких холодов. Солнце почти не показывалось, все сыпал и сыпал мелкий снег.

Только в последние несколько дней мороз отпустил. Все чаще выглядывало солнце. На тротуарах под ногами захлюпало. Арыки у обочин наполнились талой водой. Умиду, наоборот, казалось, что нынешняя зима была самой теплой. Ему не доводилось, как прежде, стоять на автобусной остановке и приплясывать, чтобы не отморозить ноги. Теперь мудрено ему было бы замерзнуть: обут он в меховые ботинки, облачен в серое драповое пальто с шалевым воротником из каракуля «сурх», и из того же меха шапка на голове. Можно было даже обойтись и без этой теплой одежды: на работу и обратно он ездил в автомобиле.

Но лед в глубине его души не могли растопить ни одежда, ни теплый салон автомобиля.

И еще вдобавок ко всему — это откровение Инагамджана. Уж лучше бы он держал язык за зубами, — как до сих пор. Говорят ведь: «Шила в мешке не утаишь». Но больнее всех оно укололо его, Умида.

Возвращаясь с работы, Умид обратил внимание, что Инагамджан какой-то печальный. Молчит, вопреки обыкновению. Лениво крутит баранку, угрюмо уставясь на дорогу.

— Что невесел? — спросил Умид.

— А-а, — произнес Инагамджан, махнув рукой.

— А все-таки?..

— Ваша жена меня крепко обидела…

— Каким же образом?

— Вором назвала. Я в жизни яблока с чужого дерева не сорвал, а она на меня — «вор»!.. Мне это ни к чему. Я работяга. Я не постесняюсь и самому аллаху правду-матку в лицо сказать. Если взял чего, скажу — взял! Юлить мне незачем. Сам ненавижу тех, кто юлит. Когда вижу, что врут, — меня выворачивает наизнанку. Это они лицемерят! Вот вы, вижу, честный парень, а они, поди, вам не рассказали всего по правде-то…

Велика была обида Инагамджана. Распаляясь все больше и больше, кляня и Жанну, и Сунбулхон-ая, он поведал о том, что три года назад, когда Жанне еще не было и семнадцати, она убежала из родительского дома к какому-то музыканту, учившемуся в то время в консерватории. Домулла решил совсем отказаться от дочки, Сунбулхон-ая запретил наведываться к ней… Однако Инагамджан понимал, что родители где-то в глубине души все же надеялись, что все обойдется: мол, дочка и тот музыкант оформят брак и старикам волей-неволей придется нянчить внучат…

Месяц спустя Жанна возвратилась под родительский кров…

— Довольно! — резко сказал Умид. — Почему вы мне решили сегодня это выложить?

Инагамджан пожал плечами:

— Если вы об этом знали, то я чужого секрета не выдал. А не знали, — значит, они сами мастера поступать по-воровски… Не думайте, я не боюсь, что вы им расскажете… Такую баранку я везде найду. Я работяга. Мои руки везде нужны. И при этом слугой ни у кого не буду…

Умид неуверенно посмотрел на шофера. Он знал, что послужило причиной для ссоры между Жанной и Инагамджаном.

Недели две назад у Сунбулхон-ая пропал перстень с крупным бриллиантом. Забыла на умывальнике — и он словно в воду канул. О происшествии помалкивали. Даже Умид не был посвящен. Однако он заметил, что теща и тесть чем-то встревожены, перешептываются с оглядкой. Умида это озадачило, но расспрашивать он не стал.

Лишь спустя несколько дней Жанна, понизив голос до шепота, поведала ему, что у матери украли перстень.

Сунбулхон-ая вначале думала, что это сделала прислуга. Когда той не было, обыскала ее комнату, заглядывала во все трещины в полу, в стене. Выбившись из сил, вспомнила, что в тот злополучный день Рихси-апа отсутствовала — она с утра ушла к родственникам…

«Скорее всего, это дело рук Инагамджана, — с уверенностью сказала Жанна. — То и дело он заходит в эту комнату. Повозится немножко с машиной и идет мыть руки. Он украл. Больше некому…»

«Некому ли?..» — глубокомысленно произнесла Сунбулхон-ая и покосилась на Умида.

Умид не обратил на это внимания. Ему казалось смешным, что из-за какого-то перстня все в доме так переполошились. Видел он прежде на пальце тещи этот перстенек, — ничего особенного. Никогда не задумывался, из чего он сделан. Да какое ему, собственно, дело до этого — украли так украли. Абиди другой купит. Однако он стал замечать, что родители жены стали смотреть на него как-то иначе. Разговаривают как будто нехотя. Стоит ему зайти в комнату, тут же умолкают. «Уж не думают ли они, что я украл?» — промелькнуло в голове Умида…

И неизвестно, чем бы все это закончилось, не найди случайно Салимхан Абиди утерянного перстня. Стал было профессор проволокой прочищать отверстие в раковине, да и извлек оттуда вместе с нитками, клочками волос и грязью золотой перстенек с бриллиантовым глазком. Боясь, что он укатится обратно, Абиди схватил его дрожащими руками и, засеменив в спальню, отдал совсем уже отчаявшейся жене. Строго-настрого наказал ей никому ни слова не говорить о находке.

Жанна вчера только рассказала Умиду об этом, поделилась семейной радостью. Значит, с Инагамджаном она успела поссориться раньше.

«А вдруг этот парень выдумал все, чтобы отомстить Жанне?» Умид подозрительно покосился на шофера. Тот, видать, сам теперь жалел, что проговорился. Словно бы догадавшись, о чем думает Умид, пробубнил себе под нос: