Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Поднимаясь по ступенькам, Арслан подумал о том, что вот уже более недели не подает голоса Зейтуна, секретарь райисполкома. Поначалу-то она звонила, рассказывала, как идут дела, пересылала с курьером письма, телеграммы, поступающие на его имя. Последний раз она ему прислала записку, в которой уведомляла о том, что ему необходимо пойти на завод и повидаться с Нургалиевым. И после этого ни слуху ни духу от нее… Может, Аббасхан Худжаханов запретил?

Однажды, сидя в чайхане, Мусават Кари сказал Махсуму: «Честности цена три копейки. А Аббасхан Худжаханов бывалый и хитрый охотник. Он хочет не какого-то там гуся, а орла подстрелить. И языком попусту не молотит, с умом дела вершит. Сейчас как раз настало время таких высокообразованных людей…» Об этом прослышала среди людей Мадина-хола. Тут же заторопилась домой, поведала сыну. Он вспылил. «Знаете, мама, людям рта не закроешь, — строго сказал он. — У многих ум подчинен языку. Поэтому пусть болтают что хотят. А вы не собирайте этот сор и не носите мне». — «Ладно, пусть будет по-твоему, сынок», — обиженно пролепетала Мадина-хола.

Арслан достал из ящика письменного стола записку Зейтуны:

«Приходили рабочие из литейного цеха, справлялись о вас. Вам необходимо пойти на завод и встретиться с Нургалиевым.

Значит, на родном заводе не забыли его. А он… Сколько времени он не был там?

Пока герой нашего романа находится дома и предается размышлениям, послушайте, что вам расскажет о нем человек, постоянно бывающий в самой гуще людей.

Порой случается так, что в круговороте дел, повседневных хлопот не находишь времени проведать даже родителей. Скучаешь, беспокоишься, но всякий раз откладываешь визит на следующий день. От тоски сжимается сердце, и слух ваш улавливает укоряющий голос матери: «Бренна земля, недолговечна жизнь, надо ценить, детка, привязанность сердца…» И наконец, бросив все, спешишь проведать своих милых, дорогих сердцу стариков…

Вот и я в прошлую субботу, накупив в гастрономе сладостей, в галантерейном выбрав соответствующий возрасту мамы подарок, явился в свой старый дом, где родился, рос. Старушка моя сидела на айване — просторной террасе — и что-то шила. Завидев меня, она отложила работу. Выпростав из-за ушей проволочные дужки, сняла очки и положила их на низенький столик. Просияв вся, быстро поднялась, обняла меня и, похлопывая по спине моей ладонями, молвила: «Наконец-то дождалась я тебя, сынок! Каждый твой приход для меня лучший праздник…»

Я посетовал на занятость, заметив при этом, что она и сама могла бы время от времени приезжать ко мне. На что мать ответила: «Ой, сынок, глаза мои уже видят плохо. Если бы дорога, когда-то заасфальтированная нашим Арсланом, не стала столь ухабиста, и пешком добралась бы до ваших мест и отыскала твой дом. Ко всему мост через Кайковус так и ходит под тобой, едва на него ступишь…» Она призналась, что очень стосковалась по внукам и, если бы я прислал за ней машину, она не прочь пожить недельку в «осиных сотах», как она именовала нашу квартиру в высотном доме. Я напомнил ей, что месяца два назад она смогла всего три дня прожить у нас, а на четвертый настояла отвезти ее к себе. Причем просила ехать не через расшатанный деревянный мост, а через Актепа, где Арслан Ульмасбаев несколько лет назад построил каменный мост.

Мама вскипятила чай, и принесенные мной сладости были очень кстати. Мы просидели вместе более двух часов. Моя старушка осталась очень довольна нашей встречей, тоска ее и обида развеялись, точно туман…

Проводив меня до калитки, она, тихонечко вздохнув, проговорила: «О-о, сынок, некоторые люди и луну считают чумазой, заприметив на ней пятна… — Уловив мой вопросительный взгляд, добавила: — У нашего председателя райисполкома, сказывают, нашли невесть какую ошибку и сняли его с работы. А нам бы лучше иметь бывшего «плохого» председателя, чем нынешнего «хорошего» — Худжаханова…»

Распрощавшись с матерью, я зашагал наискосок через рощу и вышел к берегу Кайковуса. За густой зеленью взору неожиданно открылась чайхана. У самой воды были сколочены из досок сури, покрытые паласом, на которых сидели, услаждая себя чаем, несколько человек. Кто-то меня окликнул: «Эй, уважаемый, пожалуйста, к нам! Выпейте пиалушку чая!» Как бы ни был занят человек, он, по обычаю, не может отказываться от искреннего приглашения. Я подошел, поздоровался с сидящими на сури за руку. Присел на край помоста. Мне подали пиалушку горячего янтарного чая.

Я оглянулся вокруг. Мое детство прошло в этих местах. Здесь я бегал босоногим мальчишкой. Сейчас мне показалось, что речка Кайковус, несшаяся в прежние времена с шумом и ревом, в изобилии снабжавшая водой близлежащие земли, нынче сузилась, притихла. Толстые сваи, на которых держался противоположный край помоста, были вбиты в дно реки, и вода почти полностью скрывала их, чуть не касаясь макушками волн самого помоста. Нынче же эти сваи почти полностью оказались на суше, потрескались от солнца. Да и сама чайхана, когда-то казавшаяся прелестным уголком, нынче была неуютной.

— Вот на этом месте, кажется, был хауз? [32] Хауз — искусственный бассейн. — спросил я у собеседника, наливавшего мне чаю.

— Да, прекрасный был хауз, — вздохнув, ответил тот.

— Ульмасбаев, бывало, приходил сюда в обеденный перерыв. Поесть плову или самсы, чайком побаловаться, а главное — с людьми побеседовать. Вокруг хауза были расставлены шесть широких сури — помостов с перильцами. Знали бы вы, как приятно было здесь посидеть вечером, послушать соловьев, облюбовавших эту таловую рощу для гнезд. Да и певцы из самодеятельности нередко жаловали сюда, пели под аккомпанемент рубабов и дойры… А нынче видите, что творится… Эх, нет хорошего хозяина! Если нет присмотра, цветущий сад в пустыню может обратиться, братишка… Хауз никто не чистил, вода в нем позеленела, заросла тиной и стала распространять смрад. Его и закопали… Что поделаешь, если люди не ценят того, что имеют, и вкус к красоте утеряли… Вот если был бы здоров председатель райисполкома, дело совсем бы по-другому обернулось…

Сегодня я уже вторично слышал об этом человеке. Когда мать хвалила прежнего председателя и укоряла нового, я решил было, что старушка чего-то недопонимает, показалось ей что-то не так, вот и честит нынешнего. Но этот пожилой человек, борода которого уже наполовину поседела, мне говорит о том же.

Пока мы осушали чайник, мой новый знакомый поведал мне об одной встрече Ахунбабаева, первого президента нашей республики, с некоей личностью, ищущей выгодную должность.

Давно то было. Ата [33] Ата — отец. , как называли Ахунбабаева простые люди, ходил по хлопковым полям, осматривая посевы. Устав, завернул в нашу чайхану — отдохнуть в прохладной тени вот этого карагача. А человек тот, тщедушный такой, с приплюснутым носом, тут как тут. Давно, видно, искал этой встречи, чтобы выпросить себе выгодную должность. Подсел к Ата, в пиалушку его налил чаю и между делом обращается к нему: