Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Арслан понимал, что нельзя ему сейчас сидеть сложа руки. Стоит на мгновенье расслабиться — тотчас окажешься на лопатках. А то, что сейчас происходит, — это борьба! Невидимая глазу, сопровождающаяся, быть может, улыбочками соперников, обменом взаимными любезностями и даже рукопожатиями, но яростная и беспощадная борьба. Арслан никак не мог заставить себя идти куда-то и что-то доказывать — искать союзников. Но имеет ли он право бездействовать, полагаясь только на силу правды, которая в конце концов, конечно, победит?

Где бы Арслан ни находился и что бы ни делал, его одолевали сомнения. С газетами под мышкой он зашел на кухню. Наполнил жестяной чайник водой и поставил на плиту. Вернулся в большую комнату и, удобно усевшись в кресле, углубился в чтение, забыв при этом зажечь плиту.

Через некоторое время вышел на кухню, чтобы заварить чай, усмехнулся. Стал рассеян… Как ветры, непрестанно облизывая скалы, стирают их с лица земли, так печаль и горькие думы могут лишить человека рассудка… Однако скалы беспомощны. А человек наделен огромной волей.

Воля и непреклонность!

Нельзя терять самообладание, даже очутившись над пропастью. Только человек сильной воли может одолеть врага.

— Ну, хватит философии! — вслух сказал себе Арслан. — Не раскисать, дорогой друг! Сейчас же надо принять ванну, побриться, выгладить костюм! Потом принести из магазина… Да, что же надо принести из магазина? Хозяйством всегда занималась Барчиной. Надо же — я даже забыл, что покупают в магазине в первую очередь! Ну конечно же я принесу чай, сливочное масло, яйца…

Однако, перекусив тем, что удалось найти в буфете, он забыл о своих намерениях. Вытянулся на курпаче подле окна и начал читать газету. Не заметил, как уснул. Вскоре он вздрогнул и проснулся. Ему приснился блаженный Атати, свалявшиеся, грязные волосы которого спадали до плеч. Этого Атати, который бегал по узким, кривым улочкам махаллей и беспрестанно кричал несуразное, отчего на краешках его рта постоянно пенилась слюна, Арслан видел лет этак тридцать назад и премного был наслышан о нем в детстве. С чего это вдруг он ему привиделся?.. Арслан даже явственно услышал его крик: «Ё-э-э, лу-у-у!..» Блаженный Атати бродил, выпрашивая себе милостыню, по махаллям Кургантеги, Сакичмон, Хаджимал, Узгат, Хиябан, Дегрезлик, Чигатай, Кесак-Курган. И летом, и зимой Атати-блаженный ходил полуголый, босиком и при этом цедил сквозь зубы звук «взз-взз», словно его пронизывал холод. Он был безобидный, этот Атати. Отец как-то рассказывал, как Атати появился в торговых рядах и, выкрикивая свое неизменное: «Ё-ху-у-у! Ё-ху-у-у!», обхватил один из толстенных столбов, подпиравших навес, и пытался его свалить, чем немало напугал торговцев… Он утверждал, что Атати большей частью бродит вокруг медресе Бегларбеги, Кукалдаш, гробницы Каффал-Шаши, мечетей Сирлимечеть, Хотинмечеть, а ночует он якобы в большом полуразвалившемся тандыре на пустыре, где когда-то, как говорят, был чей-то обширный двор, впоследствии заброшенный и разоренный.

Иногда Атати не было видно дней пять-шесть. И все знали, что он отправился в сторону Шибли. Возвращаясь назад, он непременно выбирал путь через кладбище Шахидантепа, расположенное на берегу небольшого пруда Кайковус, и недвижно лежал там несколько дней, обняв какую-то могилу…

Вспоминают, что Атати родился в семье ремесленника и в юности был вполне приличным джигитом. Звали его Асадуллахан. Он женился, и у него родилась девочка. Но однажды сын Иноят-байбачи, водившийся с кимарбозами [28] Кимарбоз — завсегдатай азартных игр. , похитил его молодую жену. Спустя несколько дней нашли ее мертвой. Вскоре умерла и дочка. И стал Асадуллахан, не найдя справедливости, бродить по улицам, хватаясь за ворот рубахи, будто жгло его что-то изнутри, и громко вздыхать: «Ё-ху-у-у!..»

«И мое сердце сейчас будто в огне, — подумал Арслан. — Этак недолго и мне спятить…»

В пятницу Муса-ата привел пожилого человека, который, как оказалось, постучался в его бывшую квартиру на втором этаже. Арслан пригласил стариков в комнату.

— Здравствуйте, Нишан-ака! — обрадовался он гостю. — Как поживаете? Здоровы ли дети, внуки?

— Благодарю, все здоровы. Сам-то как, дружище?

— Да вот… приболел немного, — промолвил Арслан, опустив голову. — Теперь, кажется, дело идет на поправку.

Помолчали.

Муса-ата почувствовал, что гостю и хозяину надо поговорить о чем-то важном, попрощался и вышел.

Нишан-ака, покручивая кончики пушистых усов, улыбнулся. Хоть и неказист был с виду гость, но держался всегда горделиво.

Нишан-ака, не сводя с Арслана глаз, бросил под язык щепотку насвая [29] Насвай — особым способом приготовленный табак. . Бог не очень позаботился о внешности этого человека. И речь у него нескладная. Он смугл, худощав. Когда облачается в светло-желтый чекмень и повязывается поясным платком, становится похожим на таджика, уроженца местечка Матчо, что в горах Таджикистана.

Арслан уже знает: когда Нишан-ака предается раздумью или чем-то расстроен, он непременно извлекает из внутреннего кармана чекменя красивый пузырек, заменяющий ему табакерку, и, отсыпав на ладонь щепотку насвая, отправляет ее под язык. Затем снимает с головы тюбетейку и без надобности начинает стряхивать с нее пыль, легонько ударяя по ней ладонью. Должно быть, сам он не замечает этого…

В детстве Нишану-ака не довелось учиться грамоте. Но память у него отменная. Если узнал что новое, оно крепко западает ему в голову. Он неразговорчив, вспыльчив и прямолинеен. Если уж кого из махаллинцев не жалует, то и разговаривать с ним вовсе не станет. Таков характер.

Каждый день, возвращаясь с завода, он заходит в махаллинскую чайхану. Любит, не спеша отхлебывая из пиалы специально для него заваренный, крепкий чай, потолковать с приятелями. Те же, кого Нишан-ака недолюбливает, между собой называют его «племянником советской власти», намекая на то, что предки этого человека батрачили на баев, а этот гордец работает нынче на заводе и держится с достоинством.

Прозвище в конце концов коснулось ушей и самого Нишана-ака. Догадался, что это выдумка Мусавата Кари. Но ссориться не стал. Наоборот, даже ухмыльнулся и подумал: «Точно подмечено…» И однажды в чайхане громко, чтобы услышал Мусават Кари, сказал друзьям:

— Выслушайте-ка, что вам скажет племянник советской власти…

Мусават Кари удивленно оглядел присутствующих, точно хотел сказать: «Послушайте-ка, что молвит этот человек!» И, усмехнувшись, произнес:

— Вы больше похожи на Мансура Халаджа. Тот тоже заявил: «Я бог». А его вывели на площадь и повесили.

— Мне это не грозит, — парировал Нишан-ака. — Ибо тех, кто вешал, уж давно развеяли по ветру.