Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Я слушаю…

— Я не смог выполнить обещания… А сейчас предлагаю: давайте поменяемся квартирами. Вы с ребятишками и отцом вашим теснитесь здесь. А я один остался в трех комнатах…

— Как же это? — удивился Джамшидбек. Жена, появившаяся в дверях, замерла на пороге.

— Очень просто, — улыбнулся Арслан. — Я вселяюсь в вашу, двухкомнатную, а вы занимаете мою. Вот и все!

— Нет, нет, это невозможно, — возразил Джамшидбек, хотя и он, и отец его, и Махсудахон только и мечтали о том, чтобы переселиться в квартиру попросторнее. — Ведь так, запросто, разве это делается?

— Оформить документы дело простое. Я еще не ушел с работы, просто болею…

— Да и не уйдете вы с работы! — вырвалось у Джамшидбека. — Все люди в нашем районе только того и хотят, чтобы вы остались на своем месте. А кто вам доверил эту работу? Люди. Сможете ли вы без их желания покинуть свой пост?

Арслан грустно улыбнулся. Ему было приятно услышать от соседа эти слова. Главное — в них он не уловил фальши.

— А когда вернется Барчиной, не возмутится ли она великим переселением? — спросила Махсудахон, но тут же замолкла заметив, что лицо Арслана потемнело, брови сошлись у него на переносице.

Сделав вид, что он не услышал ее замечания, Арслан сказал:

— Мне достаточно и двухкомнатной…

— Я не могу ничего сказать… Решать вам, — сказал Джамшидбек, зная, что, если сосед предложил ему такое, следовательно, все давно обдумал. Если сейчас отказаться, значит, глубоко его обидеть.

— Да, как сами знаете, — согласилась Махсудахон.

— Выходит, договорились. Завтра с утра вы переселяетесь в мою квартиру, — сказал Арслан, хлопнув себя по коленям, и поднялся.

— Ох, да что ж это я — даже чаю не предложила! — засуетилась Махсудахон. — Я сейчас, пять минут — и чайник закипит. Посидите, Арслан-ака.

Она побежала в кухню, но Арслан поблагодарил и, попрощавшись, ушел.

На следующий день семья Джамшидбека переселилась на второй этаж. Отец Джамшидбека, Муса-ата, под вечер вернулся из района, где два дня пробыл на свадьбе, и очень удивился, застав своих на новом месте. За угощением, приготовленным в честь новоселья, старик произнес длинную благодарственную молитву и пожелал благородному и щедрому соседу скорейшего избавления от всяческих бед, пожелал бодрости и силы духа. «Аминь», — сказал он под конец и провел по лицу ладонями.

В среду, в день, когда, по мусульманскому верованию, исполняются сокровенные желания, пришла Мадина-хола. Она была крайне удивлена тем, что сын поменял квартиру. Но расспрашивать ни о чем не стала. И так ему тяжело. Сердце ее изнывало оттого, что сын ее целыми днями лежит, как поверженный минарет. Столько лет мечтала она о внуке, о том, как она, обняв младенца, тихо будет петь ему колыбельные песни. И то, что аллах не подарил ей внука, она считала наказанием господним. Не думала, не гадала, что в жизни сына, а значит и в ее жизни, будут такие черные дни.

Хоть Арслану не хотелось показываться на людях, мать все же уговорила его пойти с ней в их дом, в дом, где он родился и вырос.

— Для других-то ты, может, и большой человек, а для меня ты маленький, каким был. Сейчас же вставай! — сказала она строго.

Арслан скрепя сердце повиновался.

Возвратился в воскресенье. Выло раннее утро. Чтобы не ждать, когда принесут почту, в киоске, что неподалеку от дома, купил газеты. На улице, такой шумной и многолюдной в будни, сегодня было тихо. Только изредка прошелестит по асфальту легковая машина или, урча, протащится неповоротливый автобус. И опять тишина.

Арслан, зажав газеты под мышкой, скорыми шагами направился к своему подъезду. Ему казалось, что изо всех окон глядит на него осуждающе и злорадно. Вот кто-то, сверля его взглядом, подзывает жену: «Иди-ка сюда скорее, погляди на Ульмасбаева, полюбуйся на него! Небритый, одежда помятая! А недавно, бывало, в нечищеных туфлях порога не перешагивал…» В другом окне дородная женщина, прижав к щеке руку, скорбно качает головой: «До чего довели бедняжку…» А вот кто-то злорадствует: «К чему приводит спесь и зазнайство! Как только человек становится начальником, пелена глаза ему заволакивает, даже близких перестает узнавать!» За четвертым окном две старушенции перешептываются: «Хорош, видно, этот Ульмасбаев, если от него жена ушла!..»

Арслану хотелось бегом взбежать по лестнице на четвертый этаж и запереться в своей квартире. В груди кольнуло, едва он взялся за перила. Остановился, чтобы перевести дух.

Вспомнился Аббасхан Худжаханов, его заместитель. Этот человек с постоянно улыбающимся лицом почему-то то и дело возникает перед его взором. Странный он какой-то, этот Худжаханов. Вот уж сколько времени Арслан с ним работает, а он никогда не был до конца откровенным. Говорит, а что-то не договаривает, раскрывает, кажется, душу, а что-то таит. Взгляд его никогда не выражает ни гнева, ни радости. А что у него в сердце — поди-ка разберись… Говорит обычно Худжаханов обтекаемо, продумывая каждое слово и улыбаясь при этом. Острых разговоров избегает.

С подчиненными Аббасхан Худжаханов разговаривал высокомерно, иной раз даже не скрывая презрения. Арслан несколько раз, как бы между прочим, укорял в этом своего заместителя. И тот в присутствии Арслана старался казаться скромным и деловитым… Ну что ж, человек есть человек, у каждого свои слабости. Но Арслан никак не может взять в толк, почему Худжаханов стал покровительствовать Мусавату Кари. Сейчас, конечно, трудно это понять, и заместитель делает вид, что не имеет никакого отношения к тому, что нежданно-негаданно обрушилось на голову председателя райисполкома. Но когда Арслан анализирует поступки Мусавата Кари, понимает, что рядом с этим человеком незримо действует и его заместитель, Аббасхан Худжаханов. Надо же — еще одна загадка!

Высокая, статная фигура заместителя, загадочная ухмылка и обнажающиеся при этом золотые зубы нет-нет и возникали перед Арсланом.

Прежде Арслану было непонятно, почему его заместитель в присутствии дружков-приятелей Мусавата Кари держится с ним независимо, а как только они остаются наедине, начинает заискивать. Только теперь кое-что начинает проясняться. «Можно ли быть таким простаком! Дожив до седин, не научиться отличать добро от зла… Сам с открытым сердцем — считаешь, что и у других душа нараспашку…»

Арслан множество раз анализировал свою жизнь. Заново оценивал поступки. Нет, он ни в чем не мог упрекнуть себя. Совесть его чиста. Словно жаркий огонь вагранок, у которых не один год простоял он, когда работал на заводе Ташсельмаш, очищал ее.

Арслан машинально вынул из кармана ключ и остановился перед дверью на втором этаже. Но тут же спохватился и, держась за перила, поднялся на площадку четвертого этажа. Отпер свою дверь. А в голове мельтешили в беспорядке одни и те же мысли.