Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Она тряхнула головой и взяла его под руку. Но через мгновенье все же не выдержала и обернулась.

Да, это была Хафиза. Умид больше не сомневался. Он медленно повернулся и побрел к выходу.

Но едва он оказался за воротами зоопарка, как опять его стали одолевать сомнения. «Она ли это была? Разве мало на свете людей, как две капли воды похожих друг на друга? Нет, я не смогу в это поверить, пока не поговорю с ней! Не вернуться ли?..» — думал он, все замедляя шаги. И вернулся.

Хотел купить новый билет, но контролер сказала: «Вы же только вышли, молодой человек!» — и пропустила так.

Умид устремился к загону с оленями, но тех, кого искал, уже не было.

Ночь Умид провел без сна. Чего только не передумал, какие только мысли не лезли в голову. Извелся весь…

Едва рассвело, Умид поднялся, принял холодный душ, побрился электробритвой и сбежал по каменной лестнице вниз. Остановил такси и поехал в Оклон.

Несколько минут стоял около калитки, не решаясь постучать. Наконец собрался с духом и толкнул одну из створок. Калитка отворилась.

Старуха, наклонившаяся было с ведром в руках к арыку, чтобы набрать воды, выпрямилась и вопросительно посмотрела на незнакомца.

— Добро пожаловать, сынок, — сказала она наконец, опознав в нем того парня, что прибегал справляться о них в день землетрясения.

Умид поздоровался с ней и, взяв у нее из рук ведро, зачерпнул из арыка воды.

— Я хотел повидать Хафизу, — сказал Умид.

— Ой, сынок, наверно, ты и есть Умиджан?

— Да, бабушка, это я.

— Я как рассказала, что в то утро, когда земля задвигалась, к нам какой-то парень приходил, справлялся, все ли благополучно, так внучка моя сразу же и догадалась, что это ты был, сынок.

— А сейчас… Уже встала внучка ваша? Разбудите, пожалуйста, ее. Скажите, мне нужно с ней поговорить…

— Хафизахон уж не живет со мной, сынок. Уже почти два года, как у мужа живет. Замуж вышла. — Заметив, что лицо Умида стало белым как полотно, добавила ласково: — Что поделаешь, сынок. Знать, судьба такая. От нее никуда не убежишь, от судьбы-то…

Умиду трудно было дышать. Он с трудом выговорил: «До свидания, бабушка» — и пошел со двора, едва волоча ноги. Старушка засеменила следом и заперла калитку.

Ташбиби-хола, должно быть, рассказала внучке о приходе Умида и о том, что ему очень уж хотелось повидаться с Хафизой. Не прошло и недели после его визита в Оклон, как в оранжерею, куда Умид зашел ненадолго, прибежал, запыхавшийся, лаборант.

— Умид Рустамович, там у подъезда вас дожидается какая-то девушка. Я ищу вас по всему институту, еле нашел… — сказал он, с трудом переводя дыхание.

Умид поблагодарил его и, на ходу сняв с себя халат, вышел из оранжереи. Он еще издали увидел Хафизу. Они обменялись рукопожатием. Хафиза улыбнулась, светло и приветливо, почти так же, как прежде. Умид, не выпуская ее ладошку, переминался с ноги на ногу, не находя слов. Хафиза высвободила руку, словно бы только для того, чтобы посмотреть на часики, сказала, что спешит, приехала всего на несколько минут.

Они направились по аллее в сторону автобусной остановки.

— Я очень рада вашим успехам, — сказала Хафиза.

— Благодарю… — промолвил Умид. — Я нашу встречу представлял иначе…

— Как же?.. — Хафиза приостановилась и внимательно посмотрела ему в глаза.

— Как прежде! Как всегда! — выпалил он.

— Умид-ака, у меня нет старшего брата. Вы мне его замените, правда? Ведь вы обещали. Помните? — Хафиза легонько коснулась его руки. — Я всю жизнь буду очень любить вас… как брата. Называйте меня сестренкой, хорошо? — Она говорила медленно и тихо и даже улыбалась, но заблестевшие, как крохотные звездочки, слезы на глазах выдавали, что ей нисколько не весело. — Я вам буду хорошей сестренкой, вот увидите. И мне приятно будет сознавать, что у меня есть старший брат…

Они подошли к остановке в тот момент, когда подкатил автобус. Хафиза вскочила на подножку и, обернувшись, помахала рукой. Дверца со скрежетом захлопнулась. Умид заметил, как Хафиза извлекла из сумочки платочек и поднесла к лицу. Автобус зафыркал, обдал Умида удушливым облаком выхлопных газов и помчался к городу. Он быстро удалялся от Умида по прямому как стрела шоссе, обсаженному белоствольными тополями. Автобус все уменьшался и уменьшался, пока не превратился в точку, а потом и точка растаяла в дрожащем зыбком мареве.

И неведомо, сколько Умид простоял бы еще на остановке. Но его кто-то окликнул:

— Умид Рустамович!

Опять этот лаборант…

— Умид Рустамович! Целый час вас ищу! Срочно к директору. Вас, кажется, командируют в Фергану. Тамошним селекционерам понадобилась ваша помощь, — зачастил он на ходу, размахивая руками.

Умид с силой провел рукой по бледному лицу, повернулся и торопливо зашагал в институт.

…Три года минуло. Но не было дня, чтобы Хафиза и Умид не вспомнили друг о друге. Случись в какой-нибудь газете или журнале промелькнуть имени Умида, Хафиза непременно прочитывала эту статью от начала до конца. Если ей попадалась брошюра по селекции, она торопливо листала ее, надеясь найти знакомое ей имя. Она ни разу не видела с той поры Умида, но все о нем знала. Ведала и о том, что сразу после землетрясения он перевез Чотиру-хола из старой махалли в свою новую квартиру, и о том, что он недавно побывал на международном симпозиуме за границей и там сделал блестящий доклад, о котором затем писали многие зарубежные газеты. Словом, по работе все у него обстояло прекрасно. Но сердцем чувствовала Хафиза, что нет такого благополучия в его личной жизни. И порой ей казалось, что виновата в этом она, и тогда изводилась вся в сомнениях.

Однажды не выдержала Хафиза и приехала к Умиду домой. Она отказалась снять пальто, и только расслабила узел платка на груди.

— Я не могу так больше… Я прошу вас, Умид-ака, пожалуйста, женитесь, — сказала она, не отводя глаз, прозрачных и чистых, как два родника. — Я хочу, чтобы вы были счастливы.

— Мне до конца жизни будет сопутствовать моя первая любовь. Ею я и счастлив, — сказал Умид.

Они стояли посреди комнаты на ковре, глядя друг на друга, отмечая малейшие изменения друг в друге и безмолвно прощаясь.

Так и расстались.

Чотир-хола несказанно обрадовалась, что Умид повидался с Хафизой, поговорил с нею. У нее всегда был на душе праздник, когда он делился с нею, как с матерью, своими радостями, и очень переживала, если у него случались неудачи. Умид поверял ей самое сокровенное и всегда внимал ее мудрым советам. Чотир-хола как-то сказала Умиду, что ему следовало бы проведать свою бабушку Тутинису-буви, живущую в старом городе. В выходной день он отложил все дела и отправился к бабушке. По пути зашел на базар и в торговых рядах купил старушке отрез на платье, мягкую обувку и халвы, которую та очень любила.