Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Ютилась она теперь в однокомнатной времянке с верандой, отстроенной по левую сторону двора. А дом занимал ее брат со своим разросшимся семейством.

Мачеха отворила дверь и, увидев переступившего через порог Умида, опешила. Потеряла дар речи. Дремавший на курпаче огромный кот распахнул два рыжих светящихся глаза, недоверчиво уставился на чужого человека. Должно быть, гость ему не понравился — как только Умид заговорил, он сиганул под кровать.

— Салам алейкум, — сказал Умид и, подойдя к ней, наклонился. Фатима поневоле приобняла его, похлопала по плечам, как требовала традиция. По ее лицу было видно, что она никак не может понять, что привело Умида в ее дом. С добром ли?..

— Добро пожаловать, — сказала она и показала на курпачу: — Присаживайтесь…

Сама села напротив, прикрыв подолом ноги. Прошептала молитву, держа перед лицом ладони, провела ими от лба к подбородку. И только после этого осведомилась:

— Как поживаете?

— Хорошо. Радость у меня. Решил вот зайти, сказать. А заодно проведать вас… Вот суюнчи вам принес.

Умид положил на колени этой постаревшей, совсем седой женщины сверток с подарками.

— Спасибо. Если ты пришел с открытым сердцем, чтобы справиться обо мне, пусть тебя аллах вознаградит за доброе дело… Про радость твою слыхала. Повидай еще больше добра на своем веку, — сказала Фатима, переходя на «ты», как разговаривала со всеми, к кому питала расположение.

— Вы не сердитесь на меня. Прежде у меня было чересчур много работы. Мне никак не удавалось навестить вас…

— Спасибо, сынок. Можешь не извиняться. Аллах тебя простит.

Фатима прослезилась. Утирая уголком платка глаза, она заторопилась во двор. Вернувшись, суетливо расстелила дастархан, принесла вскипевший чайник.

Вскоре зашла золовка Фатимы. Умид встал, поздоровался. Та обняла его и, как водится, похлопала по спине.

Посидели часок за чаепитием, поговорили. Потом Умид попросил разрешения откланяться.

Фатима проводила его до калитки. Прощаясь, он положил в ее ладонь двадцать пять рублей.

— Купите, что захотите сами, — сказал он.

Мачеха поблагодарила его и попросила у аллаха постоянного везения для Умида.

Сдержанной и сухой была их встреча и походила, как говорится, на остывший плов.

Через месяц Умид опять наведался к Фатиме. Пришел, принеся с собой целую сумку гостинцев. И тогда Фатима оттаяла.

Она извлекла откуда-то мешочек из красного потертого бархата, встряхнула его, и ей на ладонь выпали, засверкав, орден Отечественной войны и медаль «За оборону Сталинграда». Награды его отца!

— Вот, — сказала она. — Это память о твоем отце. На этом свете меня, может, скоро уже не будет. И они могут затеряться. А ты их сбережешь. Я помню, как ты дорожил ими в детстве. А я-то по темноте своей не придавала им значения, считала простыми железками…

— Спасибо, — еле выговорил Умид, чувствуя, как жесткий ком подкатывает к горлу, душит, а в глазах начинает пощипывать.

Часто Умид просыпался по ночам в своей новой квартире и курил. Напротив него, освещенный тусклым матовым светом, проникающим с улицы, висел на стене портрет улыбающейся Хафизы.

В нынешнем году она заканчивает институт. В такую пору красивые девушки почти никогда не обходятся без кавалеров. Эта мысль всякий раз отгоняла от него сон. Он принимал решение в ближайшее же время поехать к ней, к Хафизе, — в институт ли, домой ли, все равно. Он на коленях станет вымаливать прощение… Но едва наступало утро, решимость покидала его: он знал, что она отнесется к нему, как к другу, но не простит. Простить — значит все забыть. Но то, что он сделал, забыть нельзя.

Как будто бы надежды все исполнились. Чего добивался — достиг. Но рядом нету Хафизы, единственной, любимой, — и все достигнутое кажется бессмысленным.

И опять его начинали мучить сомнения: «Нет, она поймет меня. Ведь она всегда меня понимала. Без слов понимала. И, может, простит? Ведь сама говорила, что настоящие друзья должны уметь прощать друг другу…»

Проводив товарища на поезд, Умид возвращался в троллейбусе с вокзала. Проезжая мимо зоопарка, вспомнил, что недавно в вечерней газете промелькнуло сообщение о том, что в Ташкентский зоопарк привезли из Африки крупного питона. До сих пор ему не доводилось видеть особенно крупных змей. Со дня на день собирался взглянуть на заморское чудовище, да всякий раз мешали какие-нибудь дела.

Умид вышел из троллейбуса, купил в киоске пачку сигарет и зашагал в обратную сторону, по направлению к зоопарку.

У клетки с новоселом из Африки толпилось много посетителей. Особенно детворы. Каждому не терпелось подступить поближе к клетке и получше разглядеть этот огромный пятнистый клубок. Питон не двигался, но внимательно следил маленькими точками глаз за движениями людей, обступивших его новое жилье.

Остальных зверей Умид уже видел не один раз. Поэтому, не задерживаясь, хотел направиться к выходу. Но его внимание привлек хохот, раздавшийся у клетки с обезьянами. Эти твари всегда были очень забавны и без труда могли рассмешить человека, если даже у него дурное настроение. Вот и сейчас они раскачивались на качелях, гонялись друг за дружкой, а то, вдруг застыв на месте, внимательно глазели на людей, с не меньшим интересом, чем люди на них.

Возле самой решетки Умид увидел молодую женщину в золотистом хонатласовом платье, ярко освещенном солнцем. А рядом, с годовалым ребенком на руках, стоял, очевидно, ее муж. Она доставала из сумочки карамельки и подавала сынишке, чтобы он кидал их обезьянам. Детвора покатывалась со смеху, глядя, как ловко обезьянки сдирают бумажку и отправляют конфету в рот.

Умид закурил и пошел к выходу. Отдалился на несколько шагов, и вдруг словно бы кто подтолкнул его в спину. Молодая женщина, улыбаясь, смотрела ему вслед. Их взгляды встретились. Женщина сразу перестала улыбаться. Она опустила голову и, повернувшись к ребенку, восторженно взвизгивающему на руках отца, обеими ладонями взяла его ручонку и похлопала ею себя по щеке.

Умиду показалось, что она ему заметно кивнула, поздоровалась. Но он не мог ей ответить. Словно столбняк на него нашел. Это была Хафиза.

Мужчина с ребенком направился к другой клетке, и она последовала за ним, что-то ласково приговаривая сыну. Потом они спустились по ступенькам к бассейну, где плескались белые медведи, и затерялись там в толпе.

Умид отошел к краю аллеи и взялся за дерево. У него кружилась голова. «Может, мне только показалось, что это она, — подумал он. — Скорее всего, эта женщина просто похожа на Хафизу…» И он широкими шагами заспешил к бассейну. Остановившись в отдалении, стал отыскивать в толпе золотистое сверкающее платье.

Он увидел их, когда они отходили от деревянной ограды, за которой находились олени. Женщина заметила, что Умид наблюдает за ними. Нет, она это скорее почувствовала, чем увидела. Было заметно, что она с трудом заставляет себя не оборачиваться. Поникла как-то, даже плечи заострились. Муж обернулся к ней и обеспокоенно спросил о чем-то.