Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

На первой странице Арслан наклеил свою фотографию. Ему казалось, что на этой фотографии он похож на Байрона. Конечно, никому не решился бы сказать об этом, но самому приятно было так думать…

Многие страницы были испещрены неровным, неразборчивым почерком. Буквы походили скорее на птичьи следы, чем на знаки. Некоторые стихотворения были зачеркнуты крест-накрест. И чем чаще Арслан перечитывал свою тетрадь, тем больше появлялось в ней перечеркнутых стихотворений.

Над некоторыми из них значились две буквы — «Б…н». Вот и сейчас, открыв чистую страничку, он аккуратно вывел две буквы — «Б…н». И на бумагу стали ложиться строчки:

Дверь в комнату отворилась — это Мадина-хола принесла на подносе еду.

— Хочешь не хочешь, сынок, а ешь, — сказала она, решительно ставя перед Арсланом тарелку с шурпой, чайник и лепешку. — Что же это такое — пришел с работы и есть он не хочет!

— Ну зачем вы так, мама? Я бы сам вышел.

— Я уже три раза разогревала, сынок, а ты все сейчас да сейчас. Дела свои и потом успеешь закончить. Зять твой зарезал барана, хороший кусок прислал. Сестра прибегала, принесла. Ждала-ждала тебя… Слишком поздно ты с завода стал приходить, сынок.

— Работы много, мама.

В длинном коридоре военкомата яблоку негде упасть. Арслан занял очередь. Те, кто выходил из кабинета военного комиссара, сообщали дожидавшимся своей очереди, что отправка завтра, место сбора — парк имени Тельмана.

Арслан хотел было выйти во двор покурить, но в этот момент вышедший из кабинета строгий человек крикнул:

— Ульмасбаев! Есть тут Ульмасбаев? Входите!

Кабинет был просторный и светлый. За длинным столом, накрытым красной скатертью, сидели пять военных и несколько человек в гражданской одежде. Арслан сразу узнал военкома Куканбаева и поздоровался.

Молодой лейтенант вынул из папки документы Арслана и зачитал сведения о нем. Все это время военный комиссар пристально вглядывался в Арслана, потом наклонился к сидевшему рядом с ним мужчине в сером костюме и тихо спросил:

— Вы, кажется, уже знакомились с документами Ульмасбаева?..

— Да, — кивнул тот и тоже изучающе посмотрел на Арслана. Их взгляды встретились. Арслану показалось, что он уже где-то видел этого человека.

— Со здоровьем как, джигит? — спросил Куканбаев.

— В порядке.

— Значит, на фронт, товарищ?

— Конечно.

— Это сын дегреза Мирюсуфа Ульмасбаева, — сказал мужчина в сером костюме Куканбаеву. — Отец его до последнего дня работал на Ташсельмаше.

— А-а, вы же из их махалли, — улыбнулся Куканбаев и обратился к Арслану: — Вы узнаете этого товарища?

— Где-то видел, — неуверенно произнес Арслан и обратился к мужчине в сером костюме: — Вы не преподавали лет семь назад в нашей школе?

Мужчина засмеялся.

— Верно. Я работал в вашей школе, но недолго. А вы, значит, по стопам отца решили?

— Да.

— Нам его кандидатура подходит, — сказал он военкому.

Тот оценивающе посмотрел на Арслана и пробежал взглядом его документы.

— Вот что, джигит, вам завтра в десять утра необходимо явиться в облвоенкомат. Ваши документы будут там. На месте объяснят что к чему. Все понятно, товарищ Ульмасбаев?

— Так точно!

— Вы свободны.

Арслан вышел, в недоумении остановился во дворе военкомата. Странно — опять ему не сказали ничего определенного. Он не знал, что и думать. Подошли знакомые парни.

— Ну что? Завтра в парке Тельмана встретимся?

— Мне не сказали этого.

— Почему? А нам всем велели завтра к восьми собраться в парке Тельмана.

— И сам не знаю почему.

— Может, болезнь какую обнаружили?

— Нет никакой у меня болезни.

Ребята в удивлении пожимали плечами, отходили. Арслан за несколько дней, пока проходил комиссию, привык уже к этим парням и подготовил себя, что и служить им придется вместе. Вернулся домой расстроенный.

Мадина-хола сидела пригорюнившись на том же самом месте, где Арслан оставил ее утром, уходя в военкомат. Будто и не вставала она с супы. Встретила сына вопросительным взглядом, молча показала рукой на место рядом с собой.

— Опять ничего толком не сказали, — сообщил Арслан, опускаясь на войлок, постланный на супе.

— Что же так?

— Все мои товарищи, с кем я проходил комиссию, завтра уезжают. А мне велено к десяти явиться в областной военкомат. Не понимаю, в чем дело. Может, какую закавыку нашли в моей жизни?

— Какая может быть закавыка, сынок? У нас нет никакой закавыки. Твой отец ни баем не был, ни муллой. Всю жизнь трудился для людей не покладая рук. Пусть те боятся, кто швырял камни в советскую власть. А тебе-то чего бояться. Есть советская власть — и мы есть! Нет советской власти — и нас нет. Вот так-то! Это слова твоего покойного отца… Кто знает, может, и лучше, что тебя к главному начальнику посылают… Наберись терпения, сынок. Я сегодня видела хороший сон. В честь святого Баховиддина испекла я одиннадцать лепешек. Что бы такое сделать, чтобы живым-здоровым выйти из этой кутерьмы?

— Ай, мама, оставьте такие разговоры! Вы опять повторяете слова нашего зятя.

— А что же, сынок, он умный человек.

Арслан встал. Хотя полдня уже было потеряно, он поехал на завод.

У входа в цех встретился с Шавкатом Нургалиевым. Рассказал ему, как обстоит дело. Они выкурили за разговором по папиросе.

Потом Нургалиев сказал:

— Если не торопишься, подожди, после смены поговорим обстоятельно. Чего-то там заливщики сегодня не успевают…

Арслан кивнул. Он направился в раздевалку и, переодевшись, стал помогать заливщикам.

После работы Арслан вымылся под душем и вышел из цеха. Нургалиев и Володя ждали его. Из ворот вышли втроем. Володя и Нургалиев перемигнулись. Володя забежал в магазин. По пути они зашли в небольшую столовую и заняли угловой столик. Володя принес нарезанных помидоров и стаканы. Нургалиев разлил водку.

— Знаешь, дружище, жаль мне с тобой расставаться, очень жаль! — сказал он. — Давай выпьем за то, чтобы разлука наша была недолгой. Жаль, времени нет посидеть по-человечески.

Стали говорить о том, какие вести поступают с фронта, что рассказывают возвратившиеся с войны инвалиды и эвакуированные. Вести были неутешительные…

Домой Арслан пришел поздно. Мать, тихо укоряя, помогла ему раздеться, уложила его в постель.