Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Домулла умолк, давая возможность Умиду вдосталь надивиться увиденным. Профессору льстило, что Умид так восхищенно разглядывает всякую мелочь, — сразу ясно, что ничего подобного в жизни не видел. Потехи ради ему захотелось еще больше поразить воображение своего ученика. Он пригласил его на широкую веранду, напоминавшую оранжерею — столько здесь было всяких цветов, посаженных и в маленькие горшочки, и в бочонки. Со стены в промежутках между окнами, окаймленными наличниками из ганча с тонкой резьбой, взирают стеклянными глазами головы оленей с огромными ветвистыми рогами. Под высоким потолком мерцают еще не зажженные две большие хрустальные люстры, словно бы вырезанные из чистого речного льда.

Абиди водил Умида из комнаты в комнату, показывая, как он живет. Иногда подшучивал над причудами жены и дочери, небрежно подкидывал на ладони дорогие безделушки, украшавшие комод или полочку над спинкой дивана, с пренебрежением замечал, что они бесцельно сорят деньгами. И тут же мимоходом вставлял, что богатство и положение с годами приходят сами собой — человек может и не заметить, как все это к нему привалит. Гораздо труднее обрести верного друга. Впрочем, главное в жизни — здоровье. Надо беречь здоровье. Будет здоровье — все будет. Утратишь здоровье — не нужно и богатства…

Из боковой комнаты вышла легкой неслышной поступью девушка, которую Умид видел днем. Она резко остановилась при виде парня, так откровенно любовавшегося ею. Почему-то ему не пришло в голову помочь ей достать с гвоздя сумку. Она надменно улыбнулась, шевельнув бровями, и хотела было торопливо проследовать мимо, но отец взял ее за руку, подвел к Умиду и ласково сказал:

— Знакомься, доченька, это Умид, мой ученик.

Умид пожал ее длинные холодные пальцы.

— Жанна, — сказала девушка.

— Умид, — произнес гость, и по тону его голоса она почувствовала, что он взволнован. Конечно же знакомством с нею! Не осмеливается поднять на нее глаза. Смотрит вниз. Не ее ли босоножками он залюбовался? И она, лучисто улыбаясь, пошевелила пальцами ног, чтобы заиграл, переливаясь, на ногтях перламутровый лак.

— Рада видеть вас у нас в гостях, — сказала она томным голосом.

— Спасибо.

Она отступила на шаг и, сославшись на какие-то свои хлопоты, убежала.

«Жанна, — усмехнулся про себя Умид. — Жанна Д’Арк и — педикюр…»

Профессор и его ученик не торопясь спустились с высокой веранды во двор. Все, кто был здесь, видели, как домулла водил молодого гостя по комнатам. Им было хорошо известно, что не каждый, бывающий здесь, может похвастаться такой милостью профессора. Поэтому они усмотрели в Умиде не просто гостя, обычного сослуживца домуллы, а близкого ему человека. И тут же стали оказывать ему уважение. Даже когда домулла, покинув своего ученика, ушел в дом, они больше не просили его вымыть рюмки или нарезать луку для салата, а делали это сами.

Умид со скучающим видом сел за столик в тени и стал просматривать иллюстрированные журналы. К нему подсел человек, которого он встречал иногда в институте. Тот, почтительно поклонившись, пожал Умиду руку и, поговорив о том о сем, осведомился:

— Вы, наверно, кандидат наук?

Умид даже смутился слегка и сказал, что это совсем не так, что только в этом году закончил институт, а сейчас работает под началом профессора Салимхана Абиди. Чем очень удивил своего собеседника.

— А я-то думал, что вы кандида-а-ат, — разочарованно произнес тот, сразу же потеряв к Умиду интерес. И все же счел нужным сообщить, что сам-то он «давно уже кандидат».

На айване опять появилась дочка профессора. Она облокотилась о перила и высматривала кого-то во дворе. Правда, глаз ее не было видно за большими круглыми стеклами зеркальных очков. Она улыбнулась, ослепительно сверкнув зубами, помахала рукой кому-то и крикнула:

— Эй, хелло!..

Люди, занятые работой, не поняли, к кому она обращается, и переглянулись.

— Хелло! Подите же сюда!.. — позвала она певучим голосом.

— Что вы хотите, Джаннатхон? — спросил Инагамджан.

Девушка нетерпеливо передернула плечами. Потом объяснила жестами — скажи, мол, парню, который сидит вон там.

Инагамджан подошел и легонько толкнул в плечо Умида, увлекшегося цветными вклейками в журнале. Кивнул, показывая глазами в сторону айвана. Жанна сделала Умиду знак подойти. Он отложил журнал и неторопливо поднялся к ней.

— Хелп ми плииз?

— С готовностью, — сказал Умид.

— Уэлл, ду ю спиик инглиш?

— Мало-мальски…

— Гуд! — обрадовалась Жанна и захлопала в ладоши. — Идемте поговорим немножко по-английски.

Она схватила Умида за руку и повлекла за собой в комнату, которая оказалась настоящим музеем. Справа от дверей стояло пианино. В серванте красивая, причудливо разрисованная посуда. А сверху стоят хрустальные вазы разных фасонов.

Над софой распята тигровая шкура. Ощерившаяся морда зверя приподнята, смотрит в упор на всякого, кто сюда входит, будто сторожит обитательницу этих хором, оберегает ее покой.

На противоположной стене, закрытой сплошь ковром, висят крест-накрест сабли в богато инкрустированных ножнах, кинжалы, ножи.

Умид остановился в растерянности на пороге, не решаясь ступить в обуви на яркий ковер, похожий на весенний луг. Жанна засмеялась.

— Летс гоу…

— Погодите, я сниму туфли.

— Неве майнд, — закачала головой девушка.

Умид залюбовался статуэтками из слоновой кости — маленьким пузатым Буддой с выкаченными глазами, табуном белых слоников, фигурками полуобнаженных женщин — героинь древнеиндийского эпоса, — которыми были заставлены полки шкафа со стеклянной дверцей.

— Все это отец привез из Индии, — сказала Жанна.

— Уникальные вещи! Ручная работа…

Жанна что-то сказала по-английски, но Умид не понял.

— Джаннатхон, давайте поговорим по-узбекски, — сказал он, немного смутившись.

— Пожалуйста, если хотите… Только называйте меня просто Жанной, хорошо?

— Согласен. Это красивое имя.

— Вам нравится?

— Мало сказать — правится. Оно внушает уважение к тому, кто его носит…

Жанна провела Умида в следующую комнату. Нетрудно было догадаться, что это ее обитель. У Умида закружилась голова от нежного, тонкого запаха духов. Мебели не много, но подобрана со вкусом. Над небольшим столиком, на котором расставлены магнитофон, японский транзистор, фотоаппарат, кинокамера и еще какие-то предметы, висят небольшие портреты Софи Лорен, Жана Маре, Луи де Фюнеса.

Между двумя глубокими мягкими креслами изящный журнальный столик, удивительным образом державшийся на трех тоненьких, с карандаш, ножках. На столике откупоренная бутылка коньяка и две маленькие рюмочки. На ковре валяются, второпях сметенные со столика, несколько номеров рижского журнала мод.