Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Сосед Абиди, приглашенный на вечер, был солистом театра и недурно спел под аккомпанемент дутара. Гости ненадолго примолкли. Раздавалось только звяканье вилок и ножей.

Гости засиделись допоздна. По их просьбе Жанна трижды исполняла индийские танцы под музыку, записанную на магнитофон. Она была гибка и грациозна. Ее руки изгибались, будто пена на гребнях морских волн.

На Жанне были голубые шаровары из тонкого шелка, короткая блузка и переброшенное через плечо сари. Между подвижных, словно крылья ласточки, бровей посеребренная родинка.

Несведущий не смог бы догадаться, что перед ним выступает не настоящая индианка… Присутствующие любовались ею, перестав даже звякать вилками. Особенно Сунбулхон-ая. Она гордилась своей очаровательной дочкой.

Уже около полуночи гости стали разъезжаться. А тех, кто прибыл не на своей машине, развез по домам Инагамджан. Когда двор опустел, Сунбулхон-ая пригласила пожилую женщину. Рихси-апа, которая была какой-то их дальней родственницей, и велела приготовить постель для Умида и Инагамджана, заметив как бы между прочим, что подвыпивших молодых людей нельзя отпускать среди ночи…

Умид ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть.

Сегодня он был принят в доме своего уважаемого руководителя, сидел за одним столом, в одной компании с известными учеными, еще со студенческой скамьи почитаемыми им людьми. Они даже поаплодировали, когда домулла, захмелев, произнес тост и упомянул об Умиде как о лучшем своем ученике, самом способном и трудолюбивом…

Ему приснилась Хафиза. Они плыли по озеру в ветхой лодчонке, в которую быстро натекала вода. Хафиза вычерпывала ее ладонями и с тревогой приговаривала: «Я же не умею плавать… Я совсем не умею плавать…» А Умид умел плавать, он был спокоен. Говорил ей: «Меня с первого же дня распознал профессор! Потому он и профессор, что разбирается в людях! При его посредничестве я постепенно вхожу в среду ученых. Если бы ты видела, с какими почестями меня принимали в его доме! Почему ты опустила голову и плачешь? Ты не рада этому?.. Хафиза!»

Когда он проснулся, за окном уже светало. Больше не уснул.

Часов в девять шумно отворилась дверь, и в комнату без стука вошла Жанна. Она была в голубой полосатой пижаме.

— Ну-ка, господа, подъем! — крикнула она. — Ступайте умываться! А я вам сейчас принесу маставы [16] Мастава — рисовый суп, приправленный перцем. с кислым молоком. Ванная прямо по коридору и направо. А стол сию минуту освободите от своего барахла, а то некуда ставить вам завтрак. Ну-ка, вставайте! Или я сейчас сброшу с вас одеяла!

Как только Жанна скрылась за дверью, Умид и Инагамджан быстренько оделись. Привели в порядок комнату и по очереди умылись. Вскоре появилась Жанна и принесла на подносе две касы с маставой. Сказав: «Сейчас…» — снова упорхнула. Спустя несколько минут вошла с большим подносом, из-за которого ее было не разглядеть. На столе появились стопка слоеных лепешек, тарелка с кусочками казы — колбасы из конины, каса с густыми сливками, ваза с фруктами и бутылка армянского коньяка с пятью звездочками.

— Отец просил извинения… Пожалуйста, вы без него позавтракайте, — сказала она и вышла из комнаты.

Умид не видел Хафизу уже больше двух недель. В прошлую субботу он набрался смелости и позвонил вечером из автомата ей домой. Мальчишеский голос ответил, что его сестра уехала с подружками в горы, что они отправились туда всем курсом и выходной день проведут на Чимгане [17] Чимган — горы вблизи Ташкента. .

— А кто ее спрашивает? — полюбопытствовал братец Хафизы.

Умид повесил трубку.

Его сердце билось, будто перепелка, попавшая в силок. «Всем курсом… И ребята, значит, с ними. В палатках будут ночевать… Да и какой интерес девчонкам ехать в горы без ребят, а ребятам без девчат? Вот почему она уже столько дней не звонила! Неужели вырос терновник между красной и белой розами?..»

В воскресенье весь день Умид не вставал с кровати. Чувствовал себя разбитым, будто на нем возили воду: сказалась бессонная ночь. Не хотелось ни есть, ни работать. В голове вертелась назойливая мысль, что Хафиза сейчас где-то там, на лоне природы, с кем-то другим. Тупая ноющая боль сжимала сердце.

В понедельник утром Умид позвонил на работу и, сказав, что чувствует себя плохо и собирается в поликлинику, поехал в медицинский институт.

Шли занятия. Умид расхаживал взад-вперед по коридору, дожидаясь перерыва. Почти одновременно со звонком открылись двери аудиторий, и коридор тотчас заполнила шумная толпа студентов. Они все были в одинаковых белых халатах и белых шапочках. Попробуй-ка среди этого маскарада отыщи того, кто тебе нужен. Какая-то девушка, проходя мимо, окинула Умида ироническим взглядом и прыснула в кулачок. Умид вспомнил, что она из группы Хафизы. Хотел окликнуть ее, но она смешалась с толпой в белых халатах, и он потерял ее из виду. Может, и Хафиза где-нибудь здесь, прячется среди девушек и не хочет подойти? Пока он прошел из одного конца коридора в другой, опять прозвенел звонок. Будто мощным компрессором втянуло студентов в аудитории. Коридор опустел. Умид остался один. Поколебавшись, он подошел к аудитории, в которой занималась Хафиза, и отворил дверь. Тут же увидел Хафизу. Она стояла около кафедры и что-то горячо обсуждала с каким-то парнем. Вон как увлеклась, позабыла даже выйти на перемену. Он стоит, небрежно облокотившись о кафедру, и с сахарной улыбкой смотрит на нее…

Умид захлопнул дверь и широкими шагами заторопился прочь.

Выйдя из автобуса, чтобы пересесть на другой номер, Умид повстречал Сурата. И может, сделал бы вид, что не заметил, но тот с возгласом: «Здорово!» — хлопнул Умида по плечу увесистой ладонью.

Им было по пути, они пошли рядом. У Сурата было отличное настроение. Он припоминал годы совместной учебы, рассказывал, кого из однокашников встречал в последний раз, где кто работает. То и дело повторял, что школа породнила их всех и нельзя забывать друг друга. Свой своему поневоле друг, в жизни может всегда пригодиться.

Умид, занятый своими невеселыми мыслями, помалкивал и только кивал время от времени. Хоть он и недолюбливал Сурата, все же считал неудобным сразу распрощаться с ним. Вдруг Сурат, хихикнув, ткнул Умида в бок большим пальцем:

— Ну, а ты все еще водишься с этой?

— С кем? — спросил Умид, насторожившись, и остановился.

— Да с той, которая с Оклона…

— Давно не виделся, — сказал Умид, желая положить конец этому разговору. Хоть и в обиде был на Хафизу, но не хотелось с этим пустозвоном и циником разговаривать о ней.

— Значит, словно девчачьи ножки, разошлись пути-дорожки?