Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Что ребенок хотел сказать молодому аспиранту, не могли угадать ни Абиди, ни Шукур Каримович. Его смог понять один только Умид.

В гостиницу возвратились в двенадцатом часу ночи. Домулла принял теплый душ и улегся в постель. Через какую-нибудь минуту он уже храпел.

Умид вышел на балкон и закурил. Всего за один день он получил столько впечатлений, что о сне не могло быть и речи. До мельчайших подробностей слово в слово он старался припомнить выступление секретари ЦК. И чем глубже он вдумывался в смысл каждой его фразы, тем яснее ему становилось, что, копаясь в земле, перебирая пожелтевшие стопки бумаг с записями различных наблюдений, проделанных кем-то давным-давно, до боли в глазах вглядываясь в микроскоп, выхаживая, казалось бы, обыкновенные кустики хлопчатника, они выполняют большую и ответственную работу. На них возлагает надежды целое государство. Тысячи колхозов в различных районах и областях пристально следят за их делами: вместе с ними радуются их успехам, вместе с ними огорчаются из-за неудач. Они ожидают от них, от селекционеров, реальной помощи. Возлагают на них больше надежд, чем на милости самой природы.

До сегодняшнего дня Умид еще не в полной мере отдавал себе отчет, какая огромная ответственность лежит на нем… Чем порадует его завтрашний день? Жаль, секретарь ЦК отбыл, и совещание продолжится без него.

Хафиза с трудом отворила массивную дверь, навалившись на медную ручку, торопливо пересекла фойе и взбежала по мраморной лестнице на второй этаж.

В комнате, где обычно работали аспиранты, сидела незнакомая пожилая женщина, углубившись в чтение какой-то большой старинной книги. Услышав, что кто-то зашел, она оторвалась от книги и, сняв очки, устремила усталый взгляд добрых серых глаз на гостью.

— Вам кого, девушка?

— А… А Рустамов не приходил сегодня?

— Рустамов в командировке. Уже несколько дней, как уехал, — мягким ласковым голосом сказала женщина.

— В командировке?.. — Хафиза мяла пальцами ручку сумочки, от смущения не смея поднять головы. — Ну, ладно… Извините. Я пойду.

— Что-нибудь передать Рустамову?

— Нет-нет, ничего… А куда он уехал, не скажете?

— В Фергану. Наверно, скоро уже приедет.

Девушка отворила дверь и хотела уже выйти, позабыв даже попрощаться.

— А кто вы будете? — спросила женщина с улыбкой. — Ведь Умид Рустамович спросит, кто о нем справлялся…

— Сестра. Двоюродная сестра…

— Да, я так и подумала, что вы его сестра, — сказала женщина. — Вам беспокоиться не стоит, совещание хлопкоробов уже закончилось. Все, наверно, скоро приедут.

Девушка кивнула в знак благодарности, еле слышно проговорила: «До свидания» — и выскользнула за дверь.

Домой Хафиза пришла под вечер, усталая и голодная. К прочим переживаниям прибавилось теперь и чувство тревоги, что бабушка вот сейчас заметит перемену в ней, снова начнет ахать да охать, изводить ее расспросами. Хафиза не умела притворяться: что и говорить, артистки бы из нее не получилось. До сих пор не научилась прятать свои чувства. Как же это, интересно, другим девушкам удается?..

Хуже всего — неопределенность. Долго не решалась, но сегодня хотела выяснить причину, почему Умид к ней так неожиданно переменился. На тебе, выяснила!.. Вряд ли у нее хватит на это решимости во второй раз… Опять будет просиживать на лекциях, отрешенно глядя в окно, за которым замерли покрытые ледяной коростой ветви деревьев, не слыша лектора и всякий раз вздрагивая, когда Раано толкнет ее в бок, возвращая к реальности. Уж лучше бы не мешала.

Сегодня у нее не хватило сил прослушать и двух лекций. Позабыв о девичьей гордости, помчалась в институт. «Дура! Ведь если бы он хотел меня видеть, сам давным-давно приехал бы, как это делал раньше. А нынче он, может, вовсе и не обрадовался бы встрече со мной… Почему это я, собственно, должна ластиться к нему, словно котенок? Разве это не унижает меня? Разве к лицу девушке мчаться очертя голову, чтобы повидать человека, который пренебрег ею? Ох, ведь все это правда, все это так и есть!.. Но жить так, подолгу не видя его, не слыша его голоса, тоже выше моих сил!»

Хафиза закусила губу, чтобы не расплакаться, и зарылась лицом в подушку. Заслышав бабушкины шаги в прихожей, резко встала и, глядясь в зеркало, стала поправлять волосы.

Как и предполагала, бабушка, едва ступила на порог, внимательно поглядела на нее и сказала обеспокоенно:

— Что-то, доченька, ты неважно выглядишь. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, бабушка! — бойко ответила Хафиза.

— Может, неприятности в институте?

— Да нет. Все в порядке!

— А может, поссорилась с кем?

— Говорю же, нет! Нет! — крикнула Хафиза и едва удержала слезы. — Что вы меня всегда допрашиваете?

— А почему же мне не спрашивать? Или секреты от родной бабушки таишь? Ты должна обо всем мне говорить. Иль забыла, что мать наказывала? Недели еще нет, как она уехала, а ты ее слова уже по ветру пустила — снова вон печальная вернулась из своего института, будь он неладен, и помалкиваешь… Плюнь на этот институт, если он в тягость тебе! Я вон живу, и ты обойдешься. Отец твой заслуженный человек, зарабатывает немало — не сможет разве тебя обеспечить? Вон твоя мать институт кончила, а что с того?.. Но зато у матери твоей руки золотые — поучилась бы ты лучше у нее рукоделию, исстари этим девушки занимались, да приловчись повкуснее еду готовить.

— Мне институт не в тягость, — буркнула Хафиза, пряча от бабушки глаза.

— Что же тогда тебя мучит?.. Ну и молодежь пошла — от горшка два вершка, а уже всякие там волнения, секреты от родителей! В наше время девчонки в твоем возрасте еще только учились волосы в сорок косичек заплетать да бегали, как козлята, по улице, позванивая монистами. Обо всем прочем отец заботился… Вот я, к примеру, никаких хлопот не ведала. Выдали меня родители за доброго человека — и счастлива была. Детей нарожала. И не каких-нибудь: вон твой родитель каким большим человеком стал… Мне восьмой десяток уже, скоро жизнь кончится — и то печали в этом никакой не вижу. А ты утром уходишь в институт веселой, а вечером возвращаешься с кислым лицом, дочка. Будто на твои плечи возложили заботы обо всем мире. Пока жив-здоров отец, радовалась бы, веселилась бы, детка моя, ни в чем бы себе не отказывала! Я-то знаю, что говорю. Когда станешь взрослой да обзаведешься семьей, столько забот на голову свалится, некогда будет и волосы причесать. Попомнишь тогда мои слова, скажешь, права была бабушка. Ах, кабы были у меня сейчас такие славные отец и мать, знала б разве я горе!..

— И я горя не знаю, бабушка…

Бабушка призадумалась, сняла запутавшуюся в волосах внучки пушинку и спросила как бы между прочим: