Мирмухсин - Чаткальский тигр

Файзулла Ахмедович недовольно ворчал. А она, чувствуя себя виноватой, помалкивала. Хорошо, что вечером пришел Амир Равнак и разрядил обстановку. Узнав, что они вернулись из Ялты раньше времени, он забеспокоился, не случилось ли чего, вот и прикатил разузнать. Файзулла Ахмедович принялся изливать ему душу, жаловаться на Мархаматхон, что она, чудачка, сама извелась и ему не дала отдохнуть как следует. Амир Равнак сперва рассмеялся, а потом взял ее под защиту: «Не серчай на жену, приятель. Большинство коренных ташкентцев не могут отлучаться отсюда надолго. И это понятно. Во-первых, мы пьем самую сладкую воду Чирчика, — ты же знаешь, что ему дали начало тысячи горных родников; во-вторых, здесь умеренно-континентальный климат, который более всего подходит человеку; в-третьих, Ташкент и Самарканд находятся в зоне самых удобных природных условий. Недаром же наши пращуры согдийцы и сакки обосновались в этих местах…»

Файзулла Ахмедович, слушая, кивал головой, но все же возразил: «При наших пращурах климат, может, был получше, а сейчас его умеренно-континентальным не назовешь. А портим его мы сами. Расширяем город, строя дома на плодородной земле, а каменистые места, где и трава не растет, остаются свободными! Прямо сердце кровью обливается, когда вспоминаю, какие извели сады, виноградники, тутовые рощи, чтобы настроить эти микрорайоны. Столетние орешины, шелковицы рубили под корень. Черный тутовник, которым мы в детстве объедались, исчез совсем. А ведь многие из этих деревьев легко было оставить на месте. Стройте себе, и дерево пусть растет. Машины ваши и объехать могли бы». — «Я несколько раз заходил в исполком, чтобы поговорить об этом, — сказал Амир Равнак. — Только когда ни придешь — у них совещание… Озеленением города там ведает один молодой недозрелый человек, за всю жизнь не посадивший ни деревца. Только и знает напротив исполкома пиво пить, зайдя за будку, чтобы не видели». — «Прогнать его нужно оттуда!» — «Легко сказать. Э-э, дорогой, легче столетний орех и шелковицу сковырнуть бульдозером, а такого сместить с руководящего поста не так-то просто…»

— Файзулла Ахмедович разговорился с Амиром Равнаком и забыл обо мне, — сказала Мархаматхон, смеясь. — А я, чтобы задобрить его, приготовила для них наш ташкентский плов. Поняв мою маленькую хитрость, поэт подмигнул мне и говорит Файзулле-ака: «Смотри, какой плов! Разве в Ялте ты мог попробовать такое лакомство? Там сейчас и чебуреков-то нет настоящих, не то что плова…» А Файзулла Ахмедович только хмыкнул от удовольствия и посмотрел на меня так, что по взгляду его я сразу же поняла — простил.

Мархаматхон, заметив, что придорожные деревья сливаются в сплошную зеленую массу, вскрикивала: «Вай!..» — и, обеспокоенно глянув по сторонам, просила сына, чтобы он не гнал машину как сумасшедший. Насмешливо улыбаясь, он чуть притормаживал. Но не мог отказать себе в удовольствии показать Гулгун свою удаль и опять выжимал девяносто пять, сто километров в час. Обгонял белую «Волгу», в которой ехали отец и Амир Равнак, оставлял позади все попутные машины и пулей уносился вперед. Разговор в салоне тотчас умолкал. А Хайрулло поглядывал в зеркальце, в котором видел Гулгун. Если замечал на лице испуг, то испытывал огромное удовольствие.

В один из таких моментов Таманно оглушительно хлопнула его по спине.

— Братец, вы расшалились сегодня! Глядите, чтоб боком не вышло, — сердясь, сказала она.

Таманно знала о его привычке задаваться перед девчатами, которые ему приглянулись.

— Когда баранка в моих руках, можете ни о чем не беспокоиться, — хвастливо отвечал Хайрулло.

За несколько километров до въезда в город Хайрулло все же убавил скорость, и белая «Волга» вскоре их нагнала. Попетляв еще немного по улицам Ташкента, обе машины наконец остановились напротив ворот, над которыми возвышалась балахана с голубым балконом. Амир Равнак стал было прощаться со всеми, чтобы уехать к себе, но его уговорили зайти хоть ненадолго и выпить пиалку чаю.

Хайрулло тем временем зашел в калитку и, достав из тайника ключ, отпер старинный висячий замок, развел в стороны тяжелые деревянные створы. Хозяева предложили Гулгун первой, как и положено гостье, переступить порог их дома, который возвышался в глубине обширного, почти квадратного двора. Перед застекленной верандой рос виноградник. Мощные извилистые лозы его, как по лестнице, карабкались по натянутым между столбами проводам и там, вверху, стлались по жердям, густо переплетаясь, образуя зеленый плотный козырек, затеняющий пространство перед домом. К веранде вела неширокая дорожка, устланная кирпичом. По ее краям пышно цвели алые и белые розы. За ними, справа, Гулгун увидела наполовину высохший хауз. Вода в нем позеленела. А «ночная красавица», посаженная по краям, увяла и беспомощно свесила листья.

Файзулла Ахмедович недовольно пробурчал, что Тасанно, остававшаяся дома, не шибко заботилась о цветах и деревьях. Во дворе было множество яблонь, персиков, черешен. В палисаднике перед верандой благоухали райхон и чабрец, пламенели «петушиные гребешки».

— И о лекарственных растениях не позабыли, — заметил с улыбкой Амир Равнак.

— А как же! — воскликнул Музаффаров. — Если бы во дворе нашлось место, я бы и черный тутовник посадил!.. А семена этих «петушиных гребешков» я с трудом разыскал. Если вдруг кто из внуков заболеет корью, не придется у соседей просить. Загляденье, а не цветы…

Пока Хайрулло разгружал машину, а Мархаматхон хлопотала на кухне, Таманно взяла Гулгун под руку и повела в комнату, где она жила до сих пор с сестрой. Теперь им предстояло жить втроем. И пол, и стены были в коврах. В простенке между окнами стояло высокое трюмо. На тумбочке мерцали склянки всевозможных духов, перламутровые пудреницы, валялись парики.

Таманно извинилась за беспорядок, сказав, что сестра, наверное, куда-то спешила и не успела убрать. Перво-наперво она похвасталась перед Гулгун своими нарядами. Открыла настежь шифоньер и сказала:

— Сюда будешь вешать свои вещи.

Гулгун усомнилась, поместится ли туда еще хоть одно платье.

Заметив, что Гулгун поражена обилием нарядов, Таманно стала вынимать и показывать, что отец привез дочерям из-за границы, а что они сами купили из-под полы, с переплатой.

Хайрулло принес чемодан Гулгун и тут же удалился, сказав, что помоет машину.

Таманно повела гостью осматривать другие комнаты. Помещение, занимаемое родителями, было убрано в национальном стиле, пол покрыт паласом. В нишах на полках стояли посуда и книги. В самой большой нише поверх огромного старинного сундука сложена и накрыта вышитым дорпечем [5] Дорпеч — род сюзане; ковер, вышитый цветными нитками. постель. По разную сторону комнаты стояли две деревянные кровати кустарной работы. На стене за веревочную петлю подвешена хонтахта. Родители обычно встают рано и, не дожидаясь, когда поднимутся дети, сидят на подстилках за хонтахтой и пьют чай.