Мирмухсин - Чаткальский тигр

С самого утра сестры вертелись перед зеркалом, мешая одна другой. Примеряли то одно платье, то другое, никак не могли решить, какой наряд больше к лицу. Наконец выбрали и попросили Гулгун погладить, пока они соорудят прически. Гулгун погладила их платья, вытерла пыль с их туфель, потом стала греть на электроплитке щипцы. Подносила быстро, не давая остыть, чтобы локоны у Таманно и Тасанно получились круче, продержались дольше.

Начавшая полнеть Тасанно, вобрав живот, затянулась корсетом и спросила у Гулгун:

— Погляди-ка, кто стройнее, я или Таманно?

— Обе вы как статуэтки! — засмеялась Гулгун.

Старшая дочь Музаффарова была высокой, с крупным, как у отца, горбатым носом. С тех пор, как у них появилась Гулгун, она перебралась в ту половину дома, которую занимал Хайрулло, и поселилась с пятилетней дочкой в отдельной комнате. Тасанно работала воспитательницей в детском саду, и ребенок весь день был при ней. Зато вечерами и в выходные дни ее дочка ни на шаг не отходила от бабушки с дедушкой. Если бабушка стряпала, то помогала ей делать лепешки, лепить пельмени и вся оказывалась в муке. После этого дедушка отводил ее в ванную и помогал умыться. Потом сажал себе на колени и читал книжки. Те самые книжки, которые читал когда-то ее матери. Ему казалось, что Тасанно совсем еще недавно была такой же маленькой и сидела у него на коленях, болтая ножками. А теперь у Тасанно уже ребенок. Только жаль, что жизнь сложилась неудачно. Может, в этом они, родители, виноваты? Они не давали своей первой дочке Тасанно палец о палец ударить — ни пол помыть, ни ковры почистить, ни лепешку раскатать. Мать все говорила: «Еще успеет наработаться. Вот выйдет замуж и всему научится…» Тасанно вышла замуж, но так и не научилась ни суп сварить, ни белье стирать: желания не было. Поэтому Файзулла Ахмедович — хотя и не признавался в этом ни дочери, ни жене — почти не винил бывшего зятя, который не захотел жить с женщиной, не умевшей ни уюта создать, ни мужа, пришедшего с работы, приветить.

Зато Таманно, похоже, была бы хорошей хозяйкой, если бы учеба у нее не отнимала столько времени. Она вон и «Домоводство» себе купила, и «Кулинарию», и «300 полезных советов». В отличие от старшей сестры, знала, что и как делается. И нередко помогала матери. Правда, только советами. За эту привычку всех поучать Хайрулло, посмеиваясь, называл ее «теоретиком». А что смеяться? Она и в самом деле умница. Школу с золотой медалью окончила — раз, в институт без помощи отца поступила — два, а сейчас повышенную стипендию получает — это три. Да и вид у Таманно как у девушки, хорошо знающей себе цену. Не всякий парень решится с ней заговорить.

Имена обеим девочкам придумал Амир Равнак. Музаффаров тогда сказал в шутку жене: «Если третью девочку родишь, тогда вряд ли поэт еще найдет такое имя, чтобы рифмовалось с Таманно и Тасанно…»

Соседи то и дело путали их имена: Тасанно называли Таманно, а Таманно — Тасанно. Файзулла Ахмедович, смеясь, советовал им: «Чтоб не ошибаться, зовите старшую Кузивай — арбуз, а младшую — Босволди — дыня!» Некоторые старушки вняли его совету и, когда девочки еще были маленькие, так их и кликали. И даже их родная бабушка, матушка отца, так и не смогла привыкнуть к «чудным» именам внучек и называла одну Хусайни, другую — Даройи. Оба сорта этого нежного тонкокожего винограда, который с хрустом лопается между деснами, она очень любила.

Тасанно с грехом пополам окончила школу и больше учиться не захотела. И года не прошло, вышла замуж. Мархаматхон радовалась, что дочка теперь пристроена, надеялась, что она всю жизнь проживет под крылышком у мужа в счастье и благоденствии…

А Таманно — нет, Таманно с характером. Она сама кого хочешь возьмет под свое крылышко. Еще школьницей была, а Хайрулле от нее уже доставалось. Она и собой была хороша, и на язычок остра, настоять на своем умела. Да и сейчас, пожалуй, окружена толпой поклонников. Родители, правда, еще не видели никого из них, а только догадывались об этом — ее довольно часто вызывали к воротам молодые парни, у которых еще только начинали пробиваться усы. А то без конца трезвонили по телефону, и Таманно подолгу разговаривала, прикрыв рот ладошкой. Но было понятно, что никого из этих парней всерьез она не принимает. Гулгун она как-то призналась, что думает только об одном джигите. Он часто пишет ей из Владивостока, где служит. Таманно иногда отвечает…

Семья у них большая, и Мархаматхон с утра до вечера приходится хлопотать по дому. Иной раз за весь день ни разу и не присядет. А дочки словно не замечают, как мать из кожи лезет, чтобы накормить их, да обстирать, да в комнатах прибраться. Гулгун и удивлялась, и злилась на них. Махнув рукой, сама принималась за дело: и полы помоет, и мебель, ковры пылесосом почистит, и в магазин за продуктами сбегает. «Спасибо, милая, — благодарила ее Мархаматхон. — Вот бы мне такую невестушку…»

Таманно так привыкла, что Гулгун справляется со всем, за что ни возьмется, что, уходя из дому, нередко наказывала: «Эй, Гулгун, я там платье на стуле оставила, прогладь-ка, пока я вернусь!» И своей бесцеремонностью немало смущала мать. Мархаматхон гладила Гулгун по голове, целовала в щеку, словно извиняясь за дочь. А Гулгун и не сердилась. Ведь прогладить платье ей ничего не стоит. Разве можно считаться с такой мелочью, когда живешь у них в доме. Тем более со всеми делами она управлялась очень быстро.

Вот и сегодня с ее помощью обе дочки Музаффарова наконец-то оделись. Уже в седьмом часу они все трое вышли во двор благоухающие и нарядные.

Хайрулло выводил из гаража «Москвич», а они стояли возле айвана, поджидая, когда появятся из дому Файзулла Ахмедович с Мархаматхон. Но он вышел один и сказал:

— Скажите брату, пусть отвезет вас и вернется за нами.

Девушки торжественно направились к воротам.

Хайрулло с готовностью распахнул перед сестрами заднюю дверцу машины. А Гулгун посадил рядом с собой. Гулгун вначале не придала этому значения, но, уловив на себе взгляды Таманно и Тасанно, почувствовала себя неловко и покраснела. Обе сестрицы, сидя за ее спиной, помалкивали. В другое время посыпались бы насмешки и остроты, но сейчас Хайрушка, рассердившись, мог ссадить их на полпути и заставить добираться пешком. Лучше уж помалкивать, пока доедут.

Гулгун тоже за все время пути не промолвила ни слова. На Хайрушку даже не взглянула. Знала, что его сестрицы глаз с нее не сводят. Стоит взглянуть на него или сказать что-нибудь необдуманно, еще подумают, что она завлечь его решила. Разговоров не оберешься.

Хайрулло завел было оживленную беседу, но его никто не поддержал, и вскоре он тоже умолк, насупясь.

Ехали с полчаса. Когда все вышли из машины, Хайрулло протянул Гулгун конверт: