Мирмухсин - Чаткальский тигр

— Твой отец прежде овец пас? Почему у тебя фамилия Койбакарова? [6] Койбакар — чабан, пастух, скотовод.

— Не знаю, — сказала Гулгун, недоумевая, почему Таманно так разъярилась. Не из-за того же, что Хайрулло предложил им выпить вина? Она уловила сарказм в голосе подруги, но отвечала спокойно. — Моего дедушку звали Койбакар. А папу зовут Милтикбай [7] Милтикбай — от милтик, винтовка, ружье. , он когда-то был охотником и очень метко стрелял.

— А от кого же ваш род происходит? Дехкане — не дехкане, охотники — не охотники. Кто же вы? Пробавлялись тем, что в горах скот пасли?

— Может, и так. Кто любит мясо и молоко, носит шерстяную одежду, должен уметь и скот пасти, — ответила Гулгун более резко, чем хотела. Она поняла, что Таманно хочется побольнее ее уязвить, вот и старается подчеркнуть: ты, дескать, из низшего сословия, а мы, Музаффаровы, из самого высокого.

Таманно расстегнула лифчик и бросила его на тумбочку трюмо. Еще ближе придвинулась к зеркалу, распрямилась, выпятив грудь, внимательно себя изучая. Заметив, что Гулгун снисходительно улыбается, резко обернулась.

— Как я выгляжу? — она горделиво приподняла подбородок и кокетливо изломила брови. — Правда, я красивая?

— Конечно, — сказала Гулгун.

— Тебе тоже, оказывается, красивая одежда к лицу… Сама, правда, не столь уж смазлива, но в красивой одежде выглядишь гораздо лучше, сама-то об этом знаешь?

Гулгун усмехнулась. Она открыла дверцу шифоньера и стала раздеваться.

— Бывают же девицы: нарядятся — и на человека похожи, а разденутся — глядеть тошно, — продолжала Таманно. — Как ты можешь нравиться этому… Как его? Карабай или Каратай?.. Тебя с ним в городе видели. Ты с ним встречаешься?

— Иногда видимся. А что? — насторожилась Гулгун.

— Я слышала, что твои родители застали вас в погребе, где хранится морковь, это верно? Ха-ха-ха!

— Вы переходите границы, — строго сказала Гулгун, переходя на «вы». Ей стоило усилий, чтобы сдержать себя и не нагрубить. — Я не понимаю, чем обидела вас? К чему этот яд?

— О-о, хочешь узнать все сразу, а? — рассмеялась Таманно. — Все-таки допекла я тебя! То-то, не притворяйся, что у тебя нервы из веревок… Скажи лучше, кто красивее — ты или я?

— Ты, разумеется, — сказала Гулгун, не глядя на нее, н сняла с постели покрывало. — Ты просто загляденье. Тебя даже сравнивать со мной нельзя.

— Да. Но почему все пялятся на тебя, а меня не замечают? Может, ты заговор какой знаешь? Признавайся!

— Я же танцевала. Вот и смотрели на меня. Что ж ты сидела на месте? Тоже бы вышла в круг, кто не давал?

— Я не хочу лезть из кожи, чтобы на меня все обратили внимание. Я хорошо воспитанная и скромная девушка. А танцую я получше тебя.

— Зачем же скрывать свое уменье? Где еще можно потанцевать, как не на тое?!

Гулгун разделась и хотела лечь, но вдруг ей тоже захотелось полюбоваться на себя в трюмо. Она подошла и встала позади Таманно. Но та поднялась и обняла ее за талию, как бы сравнивая себя с нею. Две молодости, две гибких лозы стояли рядом. Таманно быстро взглянула на окно с незадернутыми шторами, — ей показалось, что кто-то подсматривает за ними. Звонко рассмеявшись, она отбежала и прыгнула в свою постель.

— Тебе гасить свет! — крикнула весело.

Гулгун выключила люстру и легла, до подбородка натянув простыню.

Они еще долго разговаривали, смеялись, забыв обиды, забыв, что скоро вставать, собираться в институт.

Дорога, прямая и гладкая, стлалась под колеса, как полотно. Караджану не приходилось производить никаких манипуляций ни с муфтой сцепления, ни с тормозной педалью, ни с рычагом переключения скоростей. Он только чуть-чуть управлял баранкой, и машина словно бы неслась сама по себе. Он так глубоко задумался, что на какой-то миг забылся вовсе. Истошно сигналя, пролетела мимо встречная машина, съехав правыми колесами на обочину и взметнув тучу пыли. Обрывок хлесткого мата влетел в салон и заставил Караджана спохватиться. Он ехал посредине дороги, даже левее, чем середина. Резко взял вправо.

Утром сказал матери, что вернется поздно. Хотел пойти с Гулгун в театр. Сейчас еще только близился полдень, а он уже возвращается из Ташкента… Не клеился сегодня разговор с Гулгун.

На прошлой неделе Караджану дали квартиру в новом доме — из одной комнаты, кухни и прихожей. Небольшая, но все же настоящая квартира. Краны — и для холодной воды и для горячей. Он в тот же день привез из кишлака мать, и она принялась наводить порядок. Заставила и его счищать со стекол краску, крепить ручки, подгонять створки окон. Весь день провозились. Потом застлали пол паласом, постелили вдоль стен курпачи, повесили на стены сюзане — и квартира стала обжитой, уютной. Одно только не нравилось старушке. Никак не могла она свыкнуться с тем, что отхожее место в доме. «Нормальные люди по надобности-то своей идут от дому подальше, а тут в дом приходится бежать, — недовольно выговаривала она и тут же, смягчась, беспокоилась. — Понравится ли такое нашей невестке?.. Она ведь в кишлаке выросла, не привыкла по-городскому жить…»

«Понра-а-авится!» — хотелось сказать Караджану, но он помалкивал да посмеивался. Доволен был, что мать почти угадала его сокровенные мысли. А думал он о том, что у него теперь не закуток в тесном автофургончике с узкой деревянной лавкой вместо кровати и чугунной печью, которую то и дело приходилось подтапливать, чтоб не замерзнуть. Теперь у него чистая светлая квартира, куда не стыдно и невесту ввести, держа за руку.

А мать словно читала его мысли:

— Ты, сынок, поговорил бы с ней, с Гулгун… Чего тянуть? Если ты мил сердцу ее, пора бы и той сыграть…

Не выдержал Караджан, признался:

— На этих днях поеду и поговорю.

И сегодня, когда собирался ехать и уже садился в машину, мать сказала: «Да поможет тебе господь, сынок», — и молитвенно провела руками по лицу. Догадалась, с каким намерением он отправляется в Ташкент, хотя ей он сказал только о том, что хочет с Гулгун пойти вечером в театр…

Верхушки старых платанов и тополей окунулись в золото косо бьющих лучей зависшего над городом солнца, когда он проехал туннель кольцевой железной дороги, опоясывающей Ташкент, и остановил машину на обочине. Столичные магазины еще только открывались, цветочницы расставляли на лотках корзины с осенними цветами. Он зашел в будку телефона-автомата и позвонил.

— Вас слушают, — ответил молодой мужской голос.

Караджана будто окатили водой, сразу смывшей с него веселый настрой.

— Алло, алло!.. — слышалось из трубки.

— Кто это? — спросил Караджан, все еще надеясь, что ошибся номером.

— А кто вам нужен? — спросили на другом конце провода.