Мирмухсин - Чаткальский тигр

— От ваших родителей письмо. Только что вынул из ящика. Хотел заставить вас танцевать.

— Спасибо. А что ж, и станцую, — улыбнулась Гулгун.

— Ловлю на слове, танец за вами, — обрадовался Хайрулло. Он сел в машину и поехал за родителями.

Свадьбу справляли в саду. Под деревьями были составлены в длинный ряд столы, накрытые белыми скатертями. Гости уже были навеселе. Прислуживающие на тое парни и девушки не успевали убирать пустую посуду и подносить новые блюда. Неподалеку на раскаленных жаровнях жарился шашлык, и пахучий дымок разливался по всему саду. По другую сторону в огромном котле, булькая, кипела шурпа.

На широком сури разместились музыканты и певцы, ждущие сигнала.

Тамада в начале своей речи сказал, что той превращать в собрание не следует, потому и сам был краток: пожелал, чтобы поменьше было речей, а побольше музыки, песен и танцев — и да живется молодым всю жизнь весело и счастливо.

Зазвенели рюмки. Несколько секунд царила тишина. Едва рюмки заняли свои места, грянула музыка.

Однако некоторые из гостей, собиравшиеся выступать этак минут по двадцать, недовольно насупились. Еще бы, кому станет весело, если старания пошли прахом.

Одного певца сменял другой. Над всей махаллей разносились песни. Кто-то из стариков сказал: «Уберите микрофоны, и так хорошо слышно. Поблизости, может, живут старые или больные люди, не будем мешать им. Да и малым детям пора спать…»

Тамада, подняв из-за стола, вывел на площадку девушек и парней и первым кинулся в пляс.

Хайрулло подошел к Гулгун.

— Долг платежом красен, — сказал он и пригласил ее в круг.

Она еле приметно двинула бровью, загадочно улыбнулась и решительно шагнула в танцующую толпу.

Став студенткой, Гулгун не устояла перед модой — отрезала косы. Ее иссиня-черные волосы, шелковисто лоснясь, сзади едва доходили до плеч, а челочка едва касалась бровей. Новая прическа делала лицо еще прекраснее. Она была в укороченном белом платье без рукавов. Талия была легко перехвачена красным пояском. Гулгун танцевала плавно, грациозно. Она изгибалась, как горный цветок при слабом ветерке, вскинутые руки словно вышивали на звездном небе замысловатые узоры. Лицо от смущения чуть-чуть разрумянилось, глаза лучились. По ее своеобычному танцу легко можно было догадаться, что она не здешняя.

Хайрулло не мог отвести взгляда от Гулгун. Забывшись, он не танцевал, а только топтался возле нее, раскинув в стороны руки.

Тасанно ткнула сестру в бок локтем и кивнула в их сторону. Сидевший неподалеку от них мужчина сказал своему приятелю:

— Мы восхищаемся индийскими танцами. Глядите-ка, оказывается, у нас есть танцы не хуже.

— Согласен с вами, — ответил сосед. — Вы только приглядитесь, эта девушка не просто танцует, она воспевает танец!

Оркестр умолк. Музыканты решили промочить горло вином. Двое певцов под аккомпанемент рубабов и дойры запели народную песню.

— Однако молодец наш виночерпий! — сказал все тот же мужчина, обмахиваясь бархатной тюбетейкой. — Не дал тою превратиться в собрание!

— Вы правы, — согласился его приятель. — А кое-кому очень хотелось блеснуть красноречием. Сохрани аллах от их длинных докладов! Вон двое сидят рядышком, они так расстроены, что и к еде не притронулись.

— Ха-ха-ха-ха!

Как только заиграл оркестр, Гулгун опять пригласили танцевать. Таманно, меняясь в лице, сверкнула на нее глазами, но она этого не заметила. Наклонясь к сестре, Таманно сказала:

— Только притворялась скромницей. А как подвернулся момент, она себя и показала. Хочет присушить всех мужчин.

Собираясь на той, сестры предполагали, что окажутся в центре внимания. Но никто не замечал ни их переливающихся ожерелий, ни пышных нарядов. А на эту плутовку Гулгун все так и пялятся. И музыканты — поглядите-ка только на них! — едва она вышла в круг, заиграли веселее — словно для нее одной.

Жених с невестой, сидящие на самом почетном месте, тоже не отрывали взгляда от Гулгун. Они были ей благодарны, что она так украсила их праздничный вечер.

Едва Гулгун, запыхавшаяся и разгоряченная, села на место, как ее пригласили опять. Таманно ущипнула ее в бок.

— Хватит! Ты что распрыгалась? — прошипела она.

Гулгун и сама была рада остаться на месте, отдохнуть, но подошел тамада, стал просить, чтобы она исполнила хотя бы еще один танец, и, взяв ее за руку, повел в круг.

Сестры и вовсе приуныли.

— Глядите, какое великолепие! Она как огонь! — воскликнул пожилой человек в бархатной тюбетейке, вновь оживляясь. — Кто же эта мажусий? Она прелестна. Царица Тумарис, и только! Это не невестка Музаффарова?

Его сосед, наклонясь к нему, что-то пояснил, и он понимающе закивал головой.

Таманно протянула руку и дернула за полу жакета мать, сидевшую за Тасанно:

— Кто этот человек в бархатной тюбетейке?

Мархаматхон, прищурясь, посмотрела вправо, но не узнав того, о ком спрашивала дочь, обратилась к мужу, беседующему с отцом невесты:

— Отвлекитесь на минутку. Скажите, кто вон тот человек?

— О-о, это наш виднейший ученый! Историк, археолог…

А Таманно опять напрягла слух, стараясь услышать, о чем беседует этот виднейший археолог со своим приятелем.

— Ма-жу-сий! Настоящая мажусий! — восторгался ученый танцующей Гулгун.

Таманно опять дернула мать за полу жакета:

— Что такое «мажусий»?

Мархаматхон, напрягая ум, округлила глаза, но ограничилась пожатием плеч. И тут же, просияв, обернулась к мужу:

— Отец, скажите нашей девочке, что такое «мажусий».

— Это люди, жившие еще до нашей эры. Они поклонялись воде и огню. Их еще называют язычниками и огнепоклонниками.

— А-а, понятно!.. — рассмеялась Таманно. — Дикари, значит!..

И как только Гулгун села с ней рядом, она ущипнула ее и сказала, гневно сверкая глазами:

— Угомонись! Уважаемые люди тебя уже называют дикаркой!

— Ну и пусть, — засмеялась Гулгун. — Только я и впрямь устала. — Она налила в фужер минеральной воды и отхлебнула.

Домой вернулись за полночь. Тасанно буркнула: «Спокойной ночи!» — и скрылась в своей комнате.

Хайрулло предложил Таманно и Гулгун «раздавить» еще бутылку сухого вина, которую он предусмотрительно прихватил со свадебного стола, но сестра оттолкнула его от двери, не дав даже войти в свою комнату, и посоветовала предложить это кой-кому из своих финтифлюшек. Она была так раздосадована, что и разуться у нее не хватило терпения: махнула одной ногой, другой — один туфель отлетел в угол под тумбочку, второй стукнулся о стенку и упал на кушетку Гулгун. Таманно сорвала с себя платье и швырнула в кресло. Сев перед трюмо на пуфик, стала протирать лицо лосьоном. Она увидела в зеркале отражение Гулгун. Та стояла посреди комнаты удивленная и растерянная, не зная, что делать. Не оборачиваясь, Таманно резко спросила: