Мирмухсин - Чаткальский тигр

Напротив комнаты родителей находилась дверь в апартаменты Хайруллы. Он занимал целых три комнаты, но они оказались почти пустые, будто их только что обчистили воры. Заметив недоумение Гулгун, Таманно под большим секретом поведала, что жилище ее брата опустело недавно. Сначала от него ушла, наплевав ему в душу, Лалихон и увезла с собой все, что смогла погрузить на машину. Поверила, дурочка, сплетням, будто он с Матлубой путается. Ой, что тут было, что было!.. Дым стоял коромыслом… А когда Лалихон ушла, он Матлубухон привел в дом. Что ему оставалось делать… Но эта оказалась из тех, которые мужу улыбаются, а глазами на других мужчин косятся. Ее Хайрулло сам через год прогнал. Матлубухон тоже скатала ковры, упаковала другие вещи и уехала, загрузив полную машину. Ей братец еще и алименты на ребенка платит.

— Не везет нашему Хайрушке в личной жизни, — горестно вздохнула Таманно.

То, что в этом доме уже побывали две невестки, семья держит в тайне, не всякому это поверяется. Таманно дала понять Гулгун, что она не чужая в их семье, своя.

На подоконниках стояли цветы. Таманно пощупала землю в горшках.

— Не забыть бы полить.

Файзулла Ахмедович, уже переодетый в пижаму, ходил по двору с кетменем и поправлял грядки в огороде и палисадниках. Он пустил в хауз воду из арыка.

Таманно сказала, что отец любит, когда по вечерам из хауза выползают лягушки и начинают квакать на разные лады. Он подолгу сидит иногда на супе, глядя, как они, надсаживаясь, раздувают на щеках пузыри, и упивается их руладами. И вообще ее отец считает себя сельским жителем. Он часто говорит, что в город попал случайно и даже сам не знает, как сделался ученым. С тоской вспоминает, как мычат сытые коровы и блеют овцы, возвращаясь вечером с пастбища. А не так давно Файзулла Ахмедович стал всерьез поговаривать о переезде в кишлак. Мархаматхон, обеспокоясь, поинтересовалась, почему его туда тянет, а он и говорит: «Там по утрам петухи поют, представляешь, какое чудо!..»

На второй день Гулгун, Таманно и Тасанно надели свои самые лучшие платья и поехали в медицинский институт. Они легко отыскали приемную комиссию, и Гулгун сдала свои документы.

…Гулгун плотнее стянула голову платком, чтоб не разболелась, и углубилась в чтение учебника. Таманно, уже закончившая два курса лечебного факультета, положила перед ней на стол свои конспекты, целую кипу книг и неслышно удалилась из комнаты. В коридоре послышался рокочущий голос Файзуллы Ахмедовича:

— Теперь, дочка, пустыми разговорами о нарядах да театрах не отвлекайте ее.

И Гулгун никто не беспокоил. Только Мархаматхон-апа, приоткрыв дверь, заглядывала в комнату и звала поесть.

Обедали всей семьей на кухне. Даже Хайрулло, который всегда предпочитал перекусить в ресторане или кафе неподалеку от работы, стал в полдень приезжать домой. За столом он был учтив и оказывал Гулгун знаки внимания — то хлебницу поближе придвинет, то перечницу подаст, то спешит салфетку поднять, если она уронит. А потом взял моду заходить к ней, когда она занимается. «Не заскучали?» — спрашивает, переступая порог. «До скуки ли…» — отвечает Гулгун и ради приличия откладывает книгу в сторону…

Хайрулло может говорить без умолку, перескакивает с одной темы на другую, рассказывает анекдоты и громко смеется. А Гулгун делает вид, что слушает, а сама ждет, когда же он уйдет наконец. Он так и не догадывался, что мешает ей заниматься, пока она сама не намекала ему об этом. Тогда он умолкал и с печальным видом нехотя удалялся.

Однажды его застала в этой комнате Таманно. Она давно замечала, что братец поглядывает в сторону Гулгун неравнодушно, но не думала, что ему придет в голову увиваться вокруг нее. Без лишних слов выпроводила Хайрушку и запретила ему впредь заходить сюда, пока они сами не позовут. «Если будешь беспардонничать, пожалуюсь папе!» — пригрозила она, выталкивая его в дверь. И когда остались одни, обняла Гулгун и расхохоталась.

— Обиделся же… — заметила Гулгун.

— Ну и пусть, — бросила Таманно. — Если он маменькин любимчик, пусть не думает, что ему все позволительно… Вчера попросила его достать мне импортные туфли, а он мне дулю показал. И после этого заходит в нашу комнату! Фу, бесстыжий!

И, раздосадованная, стала говорить, что братец ее настоящий эгоист. А все потому, что мать в нем души не чает. Все для Хайрушки, все для сына. Он, мол, мужчина, не должен ударить в грязь лицом — пусть не смотрит товарищам в руки, не ждет, чтобы угостили, сам пусть угощает. Прямо мед капает у нее с языка, когда она говорит о Хайрушке. Несколько лет назад, окончив институт, он захотел было заниматься научной работой, а она уже всем объявила, что сын — кандидат наук. Он без конца что-то писал, перепечатывал на машинке рукописи, зачастил к кому-то домой, носил подарки. Но в конце концов остыл ко всему этому и увлекся фотографией. Несколько его этюдов напечатали в газете, и после этого он даже работал какое-то время фотокорреспондентом.

Хайрушка однажды увидел по телевизору матч между сильнейшими шахматистами и загорелся стать чемпионом по этому виду спорта. Дни напролет стал пропадать в парке культуры и отдыха: смотрел, как играют в шахматы лучшие мастера. А когда попробовал свои силы, оказалось, что у него не хватает ни упорства, ни терпения. Не добился и третьего разряда, как появилось еще одно увлечение: обзавелся стаей голубей, оборудовал чердак под голубятню. Бог весть что думали соседи, когда видели, как взрослый человек лазает по крыше и гоняет голубей в то время, когда все нормальные люди работают. Свистит, засунув в рот два пальца, отчаянно размахивает длинной палкой, к концу которой привязана тряпка, не дает птицам садиться…

…Гулгун некоторое время бродила по улицам и любовалась своим отражением в витринах магазинов. Денег было в обрез, и она не могла порадовать себя покупками; однако, не утерпев, заходила то в парфюмерный магазин, то в ювелирторг, то в «Подарки». Подолгу простаивала у прилавка среди толпящихся покупателей, любуясь выставленными под стеклом красивыми флаконами с духами, ожерельями, браслетами, сувенирами. Незаметно вздохнув, она направлялась к выходу. И шла себе дальше, еще не зная, куда выведет эта улица. А сегодня она сдала трудный экзамен и могла позволить себе праздно пошататься по Ташкенту. Сколько она мечтала об этом.

Домой Гулгун пришла вечером. Файзулла Ахмедович поливал из шланга цветы в палисаднике.

— Ну как? — спросил он, едва Гулгун вошла в калитку. И она поняла, что Таманно с Тасанно еще не возвратились, не то давно бы все рассказали.

— «Хор», — Гулгун с улыбкой показала четыре пальца.

— Поздравляю, дочка! Девяносто девять из ста — ты станешь в этом году студенткой! Ты дочка инвалида-фронтовика, на это тоже должны обратить внимание…